Я знаю, неудачный ход, но не смог удержаться.

– Я до глубины души восхищаюсь твоими… схемами. Никто другой во всем мире не мог бы придумать такие схемы. И ты заставляешь их работать.

– Спасибо, – сказал я с некоторой надеждой.

– НО! – Моник повернулась ко мне, и вся моя надежда умерла. – Черт возьми, ты начисто лишен одной очень важной вещи!

Каждое ее слово и то, как оно было сказано, отзывалось во мне болью.

– Моник, – прервал ее я, но она еще не закончила.

– Ты проворачиваешь все свои дела как… как… какой-нибудь гроссмейстер в большой шахматной игре. И ты находишь путь к победе там, где никто другой не смог бы.

– Почему это плохо? – спросил я.

Ее глаза вновь вспыхнули, и она врезала мне еще больнее.

– Люди! НЕ! Шахматные фигуры! – отчеканила она и взглянула на меня еще суровее.

Черт побери, выглядела она потрясающе, даже отчитывая меня!

Какая-то часть меня хотела просто привлечь ее к себе и заняться этим, а другая часть говорила, что этого не случится.

– Моник, я знаю. И я знаю… иногда я делаю что-то такое… в смысле… если я делаю кому-то плохо, человек обычно этого заслуживает.

– Что такого совершила Катрина? – спросила она. – Чем она заслужила такое?

У меня открылся рот, но звуков не было. В смысле – Катрина? Если бы она сказала: «Бенджи не заслуживал того, чтобы его сбросили с крыши» или «Послушай, Шеф был ветераном», что-то в таком роде – но Катрина?

– Я не сделал ей ничего плохого. Я имею в виду… не… гм… – Взглянув на лицо Моник, я замолчал.

– Ты женился на ней, – сказала Моник. – Ты заставил ее полюбить себя…

– Это не я, – запротестовал я.

– Ты жил с ней, ты спал с ней, – продолжала она.

– Мне пришлось! – возразил я. Неужели Моник просто ревнует? – Моник, в этом-то и была штука, способ заставить план сработать! Клянусь, она для меня ничего не значила!

– Что еще хуже! – прокричала она. – Черт возьми, Райли, то, как ты поступил с Катриной, было хуже убийства! Ты уничтожил ее! Бедная женщина…

– Бедная? – переспросил я. – Ни хрена себе! Моник, она миллиардерша!

– Это не дает тебе права делать то, что ты сделал, – сказала она.

Я ничего не ответил, поскольку считал, что такое право у меня есть. Такие богатые люди – они как пиявки. Самодовольные, жирные, ленивые пиявки. То есть Катрина не была жирной, но что она сделала, чтобы заработать все эти деньги?

В конце концов Моник отвернулась и затихла. Это было намного приятнее нашего разговора.

– Ты действительно нравишься мне, Райли, – сказала она через некоторое время. – И я уважаю тебя. Сильно, может, больше, чем… – Она покачала головой. – Но использовать кого-то таким образом. А потом просто уйти без… Прости, я не могу… не смогу никогда…

Она не договорила, не сказала, чего не смогла бы, но догадаться было нетрудно.

– Моник, – только и смог я произнести.

Но она лишь покачала головой. И на этом все закончилось.

* * *

По крайней мере, Моник не попросила отвезти ее домой. Она осталась со мной на моем острове. Это давало мне некоторую надежду. То есть пока она была рядом, общалась со мной каждый день, кто знает? Она могла смириться с этим, решить, что в конечном счете я не так уж плох. Может быть, верх возьмет желание или после пары стаканов спиртного она скажет: «Какого черта!» Или, может быть, даже просто изменит свое мнение, что, как известно, часто бывает с женщинами.

Итак, она осталась. Пожалуй, мы даже веселились иногда, правда это было не то веселье, на которое я рассчитывал. А когда пришли деньги, моя надежда ожила. Страховая компания заплатила, причем быстро. Отчасти потому, что я запросил лишь часть стоимости «Моря света», но в основном потому, что знал: правительство припрет их к стенке, чтобы получить вещь обратно, пока иранцы не узнали.

Итак, мне заплатили быстро, и мы с Моник наблюдали за процессом перевода денег. Мы наблюдали, как электронный перевод шел с Каймановых островов в Швейцарию, потом в Гонконг… Вероятно, всего тридцать с чем-то переводов, и уследить за всем было невозможно. И я в самом деле рассчитывал, что, увидев всю наличку, Моник немного расслабится. Я давно понял, какое впечатление деньги могут произвести на женщину. Есть даже такое правило – Седьмое Правило Райли: единственный настоящий афродизиак – это деньги.

А денег была целая куча. Даже с моей заниженной ценой на алмаз денег было больше, чем у Скруджа Макдака. Мы смотрели на деньги, я наблюдал за Моник, и она, похоже, оживилась не меньше меня, но, насколько я понял, это не заставило ее передумать. В смысле, когда на ее офшорный счет пришло подтверждение ее доли и она увидела, сколько заработала, то расслабилась и обняла меня, как обняла бы старшая сестра, и воскликнула:

– Ну разве не класс?!

Ух ты!

Вот так-то. Она приняла решение. Райли – гениальный парень, но его гениальность стоит не больше нескольких дружеских объятий. Не этого я хотел. Совсем не этого. Но – черт возьми! – мне нравилось быть рядом с ней. И если иногда я бывал разочарован, то есть, черт, ОЧЕНЬ разочарован… Видели бы вы ее в бикини!

Но это тоже было нормально. Можно привыкнуть практически ко всему. Шли дни, мы хорошо проводили время, и я улыбался. Когда-нибудь она передумает. Я подожду. Оно того стоит. А если не передумает, что ж, может быть, я найду способ заставить ее передумать. Пока я не знаю, как это сделаю. Просто я знал, что найду выход.

Потому что всегда есть выход. И я всегда нахожу его.

Смотрите внимательно.