Наступила полночь, и пришел грабитель.

* * *

Лейтенант Сабо находился в центральной точке расстановки своей команды, его люди были в состоянии боевой готовности. Сабо стоял у входа в выставочный зал, рыская глазами по сторонам и держа оружие на уровне пояса.

Сабо как раз собирался посмотреть на часы, когда погас свет. Через секунду он услышал выстрелы. Они звучали на некотором отдалении, и он был уверен, что они шли с крыши, – Кулон! Сабо громко ругнулся. Если иранцы убили вора, прежде чем Сабо успел поквитаться с ним…

– Снайдер! – заорал он, помахав рукой в левую сторону. – Оставляю тебя за старшего.

Не дожидаясь ответа, Сабо побежал на крышу.

В темноте он ринулся через дверь на лестницу, ведущую на второй этаж. Пробегая по второму этажу к двери на крышу, он не увидел нигде ни одного иранца, – очевидно, услышав стрельбу, все они побежали на крышу. Сабо испытал краткий прилив гордости – его парни не сделали бы ничего подобного. А потом до него дошло, что сейчас он делает именно это – покидает свой пост при первых звуках стрельбы.

Ладно, проехали! Добежав до конца коридора, Сабо открыл дверь на лестницу и, перескакивая через три ступени, поднялся до металлической противопожарной двери. Толкнув ее, он вырвался на прохладный ночной воздух на крыше музея.

После темноты в помещениях музея света от уличных фонарей и от звезд на небе было вполне достаточно для освещения разворачивающейся на крыше сцены. Стражи исламской революции стояли кружком, направив свои штурмовые винтовки на фигуру человека, скорчившегося у их ног.

Кулон.

И он жив, но, очевидно, ранен.

Сабо торопливо протиснулся сквозь кольцо иранцев. Иранцы окинули его свирепыми взглядами, но пропустили. Он глянул на фигуру, лежащую на крыше. Француз был ранен в правое бедро и от боли катался по крыше, зажмурив глаза. Рана сильно кровоточила, но, судя по всему, Кулон должен был выжить.

Шургин оказался прав. Федерал настоящий.

А значит, раненый человек – убийца Шефа. И сейчас единственный шанс выяснить, так ли это.

Сабо опустился на колени рядом с французом:

– С вами все будет в порядке. Parlez-vous anglais?[10] Можете говорить?

Кулон открыл глаза.

– Говорить! – воскликнул он. – Твою мать, приятель, меня подстрелили, черт побери! Мне изуродовали ногу! – произнес он с безошибочным акцентом кокни.

Сабо заморгал:

– Так вы не француз?..

– О-о нет, господи! И даже не итальянец, приятель. Я истекаю кровью… Как насчет чертова жгута?

У Сабо отвисла челюсть. Несколько мгновений, показавшихся ему вечностью, он продолжал сидеть на корточках, и голова у него шла кругом. Не Кулон… Даже не француз. Но Шургин был уверен: грабитель – француз. Что он сказал тогда? Если француз не объявится, значит я кто-то другой.

Грабитель-француз не пришел. Значит, Шургин – кто-то другой. Но кто? Зачем он остался там, внизу, хотя должен понимать, что Сабо узнает правду и спустится вниз, чтобы встретиться с ним лицом к лицу? Сабо нужно всего лишь спуститься в зал, где находится Шургин…

Находится один – с сокровищами.

Сукин сын!..

На Сабо накатила сильнейшая паника. В ужасе и гневе он вскочил на ноги.

– Шургин! – проревел он.

Иранцы уставились на него, но он грубо оттолкнул их в сторону и спустился с крыши в два раза быстрее, чем поднялся. Громко топая, он пробежал по коридору первого этажа и бросился к выставочному залу мимо нескольких своих парней, провожавших его изумленными взглядами.

Сабо резко остановился у двери выставочного зала. Одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы понять: он опоздал.

Шургин исчез.

Сабо развернулся и бросился в сторону холла, но остановился, увидев Снайдера.

– Шургин! – проревел он. – Где он, черт бы его побрал?!

Снайдер покачал головой:

– Ушел минуты две назад. Сказал, что ему надо написать рапорт и что снова свяжется с полицейским участком.

Сабо со всех ног побежал к выходу на улицу. В этот час машин было мало, в основном такси. Вероятно, Шургину не составило труда поймать такси и скрыться. Сабо порыскал глазами по улице, но это было безнадежно. Шургин исчез.

Сабо вернулся в выставочный зал, понимая, что здорово облажался – он сам, вся его команда, и, следовательно, «Блэк хэт», и, что гораздо хуже, его страна. Потому что иранцы обвинят его и назовут все это заговором пораженного преступностью общества Великого Сатаны. И ему придется согласиться с этим, так как иранцы правы. Он все испортил. Чутье подсказывало ему, что с Шургином не все ладно, но он не прислушался. И теперь он в полном дерьме.

Чтобы составить рапорт, ему придется ответить на один последний вопрос: что именно похитил Шургин? Сабо вошел в зал и стал по очереди проверять все витрины с драгоценностями. Похоже, все они остались нетронутыми, их содержимое продолжало сверкать в свете аварийного освещения. Но тот большой алмаз в центре зала, который «охранял» Шургин, – его вполне можно было похитить и спрятать.

Когда Сабо подходил к центральной витрине, у него засосало под ложечкой в предчувствии, что витрина окажется пустой. Подойдя, он посмотрел через стекло…

Алмаз был на месте.

Сабо в замешательстве оглянулся по сторонам. Все сокровища короны были на своих местах, каждый чертов экспонат!

Даже большой бесценный алмаз был на своем месте в витрине. Шургин не украл ничего, ни одной хреновины. Но он исчез… И погодите минутку, какого черта здесь происходит?! Парень на крыше оказался не французом, а британцем… Тогда выходит, что Шургин – подставное лицо и все это было какой-то западней… Но единственный повод устраивать западню – похитить долбаные драгоценности. Но все они остались на месте, ничего не пропало, а это значит…

Что именно это значит?

Несколько минут Сабо стоял не двигаясь, тяжело дыша и обдумывая ситуацию. Он был не в силах придумать никакого логического объяснения произошедшему: вор пойман, но не тот. Агент ФБР, который им не был… Но тогда кем он был, черт побери?! И этот агент разработал то, что должно было стать удачной попыткой похищения драгоценностей, не считая того, что ничего похищено не было. Абсолютно идеальный план, сработавший как швейцарские часы… Но план для чего?

И сколько бы раз Сабо ни заглядывал в витрину, большой чертов алмаз находился там, где должен был. Все сокровища тоже.

Зажглось сетевое освещение, и большой алмаз вернулся к жизни, сверкая так, словно был наполнен живым огнем. Сабо не отрывал от него глаз. Раньше он толком не смотрел на камень, который заслуживал того, чтобы его долго разглядывали. Прекрасный, до краев наполненный светом. Становилось понятно, почему кто-то захотел владеть этой вещью. Это делало любовь к драгоценностям обоснованной, даже неизбежной. Название алмаза на табличке рядом с витриной не было преувеличением.