я чувствую боль. В стольких местах, что трудно определить какое-то одно. Острая и тупая, глубокая и поверхностная. Холодная и горячая. Свет заливает мои веки жгучим золотом, но я не открываю их. Я слишком боюсь этого – они пульсируют и ноют. В комнате двое мужчин. Они обсуждают меня свистящим полушепотом.

– Это безумие, и ты это знаешь. Когда завтра восстановится связь, мы позвоним в полицию.

– Мы должны подождать.

– Чего?

– Нам нужно подумать.

– О чем, черт возьми, тут думать?

Это Кенни и Чарли. И чем дольше я лежу здесь, слушая, как они говорят обо мне, чем дольше притворяюсь, будто все еще сплю и не испытываю боли, тем сильнее становится чувство ужаса в моем животе. Нестерпимая боль, которая, как я знаю, ждет, когда я пошевелюсь, подступает все ближе. Блики воды. Огромные стоячие камни и глаза, похожие на ярко блестящие шарики. Теплая голова овцы у меня на коленях, ее неглубокое и частое дыхание, когда я глажу ее прижатые уши. «Всё в порядке». Только всё совсем не в порядке.

– Нам нужно позвонить в полицию. – Кенни больше не шепчет.

– На кухне все еще кровавая баня, – замечает Чарли. – Последнее, что нам нужно, это чтобы полиция рыскала тут, пока мы…

– Да? И как долго, по-твоему, ты сможешь сдерживать Алека, чтобы тот не прикончил его?

На этот раз в памяти мелькают яростно оскаленные зубы и черные глаза. Рыдания, смешанные с безумным рычанием, молотящие кулаки. Кашель, скользкая поверхность под ногами. Кафельный пол, залитый моей собственной кровью.

Я с усилием открываю опухшие глаза. Сжимаюсь от ужаса, когда вместо солнца, пробивающегося сквозь тюлевые занавески Мэри, вижу только беленые кирпичи и яркую лампочку над головой. Я в погребе. Голова болит, она словно набита камнями с острыми краями. Я сажусь.

Кенни издает проклятие, а Чарли вздрагивает. Оба они стоят в изножье старого матраса, уставившись на меня так, словно впервые видят.

– Где Мэри и Кейлум? – Голос у меня хриплый, горло болит.

– С ними всё в порядке, – отвечает Чарли. – Они с Брюсом Маккензи.

– Почему? – В погребе прохладно, но мне жарко. Кенни напоминает статую. Он смотрит на меня не мигая, открывает и закрывает рот, не говоря ни слова.

– Что ты помнишь, Роберт? – спрашивает Чарли. Сегодня он не улыбается мне обычной веселой улыбкой. Плотно сжатые губы и фиолетово-темные тени под глазами. – Что ты помнишь о прошлой ночи?

Я качаю головой.

– Я не… Я не…

– Чушь собачья! – кричит Кенни, его сильные руки сжимаются в кулаки. Его взгляд становится пристальным и оценивающим, и я вздрагиваю, когда он внезапно шевелится, лезет в карман и что-то достает. – Ты думаешь, Чарли, будто можешь поступать так, как тебе хочется, и все мы просто подчинимся? – Его губы сжимаются, а затем искривляются в усмешке. – Ты высокомерный сукин сын. И всегда им был.

Он поворачивается к лестнице; перила протестующе скрипят, когда он хватается за них. И тут же останавливается, его плечи на мгновение поникают.

– Думаешь, я не знаю? О тебе и Айле? Думаешь, Мойра не знает?

Когда Чарли ничего не отвечает, Кенни поднимает голову, разворачивается и бросает в Чарли то, что у него в руке, – слишком быстро и сильно, чтобы тот успел поймать. Оно ударяется о земляной пол с глухим стуком, и я понимаю, что это ключ от люка.

Кенни стоит на нижней ступеньке и смотрит в стену – и никуда больше.

– Нужно позвонить в полицию.

А потом с топотом поднимается по лестнице и уходит в дом.

Я смотрю на кухню сквозь открытый люк. Смотрю на Чарли. Камни в моей голове скрежещут о кости, о нервы и друг о друга.

– Почему ты здесь? – Голос у меня заторможенный и отрешенный. Он больше не похож на мой голос. Черные тени подкрадываются ближе. – Что я сделал?

* * *

– Вы держали его в заточении?

Чарли качает головой, потом останавливается.

– Этого не должно было быть – просто… так получилось. После того как мы нашли их… после того как Макдональды узнали о Лорне, Алек впал в ярость. В безумие, словно берсерк. Мы отнесли Роберта обратно в дом, и Алек едва не выбил дверь, чтобы добраться до него. Потребовались усилия пятерых человек, чтобы оттащить его от Роберта; повезло, что он его не убил. Фиона умоляла нас не звонить в полицию – не хотела рисковать потерять не только сына, но и мужа. А я… я чувствовал себя слишком виноватым, чтобы отказать. Потому что я уже давно знал, что с Робертом что-то не так. Я знал, что ситуация ухудшается.

– Почему он убивал своих овец?

– Однажды утром, в январе, когда Джимми был наверху на Торр-Дисирт, он увидел Роберта с его отарой на соседнем участке. И видел, как тот присел за восточной кладбищенской стеной на несколько минут, а потом уехал на своем квадроцикле. Джимми даже не задумывался об этом, пока через несколько часов не пошел обратно и не обнаружил на том самом месте овцу с глубокой ножевой раной на животе. Поняв, что ничем не может ей помочь, он разыскал меня и Кенни. Но когда мы вернулись туда, она исчезла.

Чарли закрывает глаза.

– У Роберта… у него были все эти… увлечения. Навязчивые идеи. В основном – скандинавская мифология. Не знаю, верил ли он во все это в глубине души, но… он был таким человеком, которому требовалось чувствовать себя хозяином положения, потому что он никогда им не был. Ему нужны были его суеверия, его ритуалы. Его талисманы. Это Мэри рассказала мне о вандр-варти. Она беспокоилась за него. У него в Абердине было что-то вроде срыва. Но мы ее не слушали. Не слушали достаточно внимательно.

– Он рассказал тебе о шторме в семьдесят седьмом, о том, как думал, будто погубил всех тех рыбаков. – Я пытаюсь скрыть гневные нотки в своем голосе, но безуспешно. Вся эта ложь, которую Чарли мне наговорил, подбрасывая мне мизерные крохи правды… – Я видела маяк, Чарли.

Он бросает на меня отчаянный взгляд, как будто хочет, чтобы я поняла то, чего не могу понять. Или не хочу.

– Люди – сложные существа, Мэгги. Я знаю, что ты это понимаешь. Я думаю, что в детстве он верил, будто убил тех людей, поскольку ему казалось, что его мать верит в это. Может быть, она опасалась того, что может случиться, если их друзья и соседи услышат его дикие заявления, ведь единственная возможность для людей пережить подобные трагедии – это держаться вместе, помогать друг другу.