— Расцветают осенние розы? — иносказательно спросил Попов и глянул на часы; человек, которого он ждал, явно запаздывал.

— Бамбук поднялся выше сосен, — заговорщицки шепнул толстяк и неожиданно спросил: — А кто ваш друг? Я его знаю?

— Вряд ли, — недовольно поморщился Попов и спрятал часы в нагрудный карман. — Хотя, чем чёрт не шутит: в Пекине все друг друга знают. — Он потянул к себе чашку с рисом, и в это время в харчевню воровато заглянул одноглазый бродяга в рваной фуфайке и мешковато сидящих штанах.

— Где хлеб, там бог, — учтиво поклонился он ближнему столику и услышал радостный возглас: — Одноглазый Ван! Да ты ли это? — Хозяин харчевни всплеснул руками.

— Я, — бесцеремонно отпихнул его плечом бродяга и, заметив приветственный жест Попова, уже издали стал кланяться ему. Попов пригласил его за столик и распорядился принести самой крепкой водки.

— А эту, — ткнул он пальцем в пузатый графин, — можешь выпить сам. — При этом он так глянул на замершего толстяка, что тот втянул голову в плечи: знал, что подал на стол дешёвый самогон вместо хорошего вина.

— Сейчас, сейчас!

— И не забудь зажарить нам по доброму куску свинины, — по-хозяйски крикнул ему в спину одноглазый. — Я голоден, как чёрт.

— Сейчас, — пообещал трактирщик, но, метнувшись в кухню, тут же обернулся. — А свинины нет. В провинции повальный голод, всё разграблено войсками. Извините. Пекин готовится к осаде.

— Тогда приготовьте цыплят, — миролюбивым тоном попросил Попов, — или же утку.

— По-пекински? — облапив графин с самогоном, на ходу спросил толстяк.

— Лишь бы скорее, — проворчал бродяга, — видишь, меня угощают, как князя. Он высморкался в угол накрахмаленной скатерти и недобро ощерился.

— По-пекински, — подтвердил заказ Попов и обратился к Одноглазому.

— Давно ты его знаешь?

— Лет восемь.

— Можно ему доверять?

— Пока не подводил.

Убедившись в тщетности розысков Ай Чэна — человека с перебитым носом, подозреваемого в похищении Му Лань, монах Бао уговорил Игнатьева направить в Пекин Попова: ему необходим был опытный помощник. Он же посоветовал Попову встретиться с одноглазым бродягой.

Хозяин харчевни принёс хорошей крепкой водки и целую миску вкусного распаренного риса, щедро приправленного маслом и зеленью.

Когда он удалился, Попов разлил водку по фарфоровым стаканчикам и, наклонившись над салатом из креветок, негромко спросил, знает ли бродяга Ай Чэна? «Конечно, — сказал тот. — Это человек ночи, подручный Короля нищих».

— А где он живёт?

— Кто?

— Король нищих.

Одноглазый понюхал содержимое стаканчика, задумчиво посмотрел на Попова и вместо ожидаемого ответа, невнятно и велеречиво забубнил:

— В стране чёрных трав никогда не бывает рассвета, в стране чёрных трав не бывает росы и цветов, в стране чёрных трав люди ходят по углям и пеплу, в стране чёрных трав нет любви, зато есть черепа...

Он запрокинул голову и его кадык заходил ходуном. Выглотав водку, бродяга брезгливо поморщился и, как ни в чём не бывало, ровным голосом сказал, что "живёт он везде".

— У него нет жилья? — удивился Попов и нетерпеливо глянул в сторону кухни, где готовилось жаркое.

— Вернее, излюбленного места, — уточнил Одноглазый, набивая рот зелёным луком и рисом. — Летом его чаще видят возле Храма Неба, а зимой… не знаю, где зимой…

— Но если он король, — с явной иронией сказал Попов, — то где же его замок — белокаменный дворец?

Одноглазый мазнул языком по губам, подобрал на столе крупинки риса и отправил их в рот.

— Говорят, что у него есть все: дворец и слуги.

— Говорят — кур доят.

Вскоре на столе дымились две большие порции жаркого из утки с китайской лапшой, от которых исходил необычайно вкусный аромат.

— Ну что, — потёр руки Попов и растянул губы в улыбке, показывая хозяину харчевни свою воспитанность и благодушие. — Не грех и выпить за здоровье богдыхана.

Перехватив его взгляд, хозяин харчевни сам наполнил стаканчик Одноглазого и поставил графин в центр стола.

— Приятного вам аппетита.

На этот раз Одноглазый ничего не бубнил, а только скривился и поднёс стакан к губам. Не пил, а цедил. Священнодействовал.

Обсасывая жирную косточку, Попов мысленно представил, сколько времени уйдёт на то, чтобы добраться да Храма Неба, и недовольно цокнул языком: часа три уйдёт, если не больше. Надо будет нанимать носилки.

— А где ещё бывает король нищих?

— На Птичьем рынке. Там его старая мамаша собирает дань с торговцев.

— А как он выглядит?

— Он обожает маскарад. А впрочем, я давно его не видел.

Попов кивнул, ещё раз глянул на часы, поспешно закончил с едой, вытер салфеткой губы и, щедро расплатившись с хозяином, отчего губы толстяка разъехались до ушей, оставил бродягу блаженствовать за сытым столом с недопитым графином водки и двумя золотыми монетами в кармане.

Когда он завернул за угол тюрьмы Бэй-со и важно уселся в нанятые им носилки, недобро помянув сгущающиеся над Пекином дождевые тучи, хозяин харчевни, шепнул что-то слуге, и тот понимающе кивнул. Через полчаса одноглазого бродягу допрашивали в полицейском участке, в грязной и вонючей комнатке с забрызганными кровью стенами. Два разъярённых дознавателя поочерёдно били его палками по голове и грозили упечь в тюрьму за пособничество "белым чертям". Главным вещественным доказательством его неблагонадёжности и неоспоримой вины стали злополучные деньги, которые судейский чиновник тут же изъял "в интересах следствия", поскольку на монетах "из жёлтого металла" был изображён "король варваров" Наполеон III, смертельный " враг народа".

Что мог сказать в своё оправдание бродяга?

Ничего.

Поэтому он всячески старался уберечь свой единственный глаз, прикрывая его рукой от вероятного увечья — вопил, вертелся, унижался; падал на пол. Панически боясь остаться полным инвалидом, слепым на всю жизнь, он извивался под ударами бамбуковых палок так, что у добродушного хозяина харчевни, дававшего "свидетельские показания", от жалости к бедняге наворачивались слёзы. Что ни говори, а золото — плохой металл. С ним одно мучение.

— Разрешите, господин министр?

В кабинет Су Шуня заглянул чиновник с ляпис-лазурным шариком на головном уборе.

Министр налогов сидел за столом и посмотрел на входящего без одобрения. Его длинные холёные пальцы перелистывали "Книгу перемен": стопку разрозненных листков в жёлто-золотистой папке. Он никого не ждал и не собирался скрывать свою досаду: его оторвали от