8.58 пополуночи – Беа

К своему стыду, утром Беа села на самый первый поезд в Лондон, хотя до назначенного времени ее визита к мама оставалось еще четыре дня. Как бы она ни ненавидела свою мать, разговор с отцом настолько подействовал ей на нервы, что даже встреча с Клео будет лучше, чем одиночество. Но она ничего не скажет ей о Вэли, как бы мама ни пытала ее.

– Не понимаю, почему это так выбило тебя из колеи. – Клео вынимает из тостера два поджаристых куска хлеба. – Ты должна радоваться. Теперь, когда тебе скоро исполнится восемнадцать лет, он решил навестить тебя и прибрать к рукам.

– Ничего у него не выйдет. Он упустил свой шанс много лет назад.

– Por amor al… demonio. – Ее мама вздыхает. – Ты всегда была такой.

– Какой?

– Всякий раз, когда тебе казалось, что тебя отвергли, ты делала вид, что тебе все равно. – Мама намазывает тосты маслом. – И тебе это удавалось – очень скоро ты убеждала себя, что ты полна не обиды, а ненависти.

Беа игнорирует это замечание.

– Джем или дрожжевая паста?

– Какой джем?

– Малиновый.

– Тогда паста.

– Bueno[68]. – Клео кивает. – Не давай Котику лизать твои пальцы. От дрожжевой пасты его тошнит.

– Раньше не тошнило.

– Он стареет.

Беа представляет себе, как ее кот гниет в земле под яблоней в их саду. И тело Вэли, лежащее в морге.

Мама перестает намазывать тосты пастой.

– Qué pasa, niña?[69]

– Ничего.

– Тогда почему ты приехала домой уже сейчас? Когда мы разговаривали в прошлый раз, тебе не очень-то хотелось приезжать.

– Я решила сделать перерыв.

– Лгунья.

– Ну, хорошо, хорошо, я рассталась с моим парнем. Ты довольна? – Беа старается говорить спокойно. Мама не должна ничего заметить, не должна увидеть, как ей плохо. – И мне нужно несколько дней…

– Сколько раз мне повторять? – Клео кладет тосты на две тарелки. – No me digas mentiras. Не. Лги. Мне.

– Я и не лгу. Это правда.

Женщина выдвигает стул и садится.

Беа ждет.

– Твой отец сказал мне, что ты сделала. – Клео откусывает кусочек тоста. – Я впечатлена.

Беа смотрит на свою мама и, взяв свою тарелку, швыряет ее в стену. Та разбивается, и осколки костяного фарфора разлетаются по линолеумному полу. Беа откидывается на спинку стула.

– Так кто из нас полоумный? – бормочет Клео.

Несколько минут спустя в кухню входит Котик и начинает лизать упавший на пол кусочек тоста, намазанный дрожжевой пастой.

9.38 пополуночи – Лиана

Лиана и ее тетя стоят в кухне по разные стороны обеденного стола. Между ними громоздятся коробки, как полные вещей, так и пустые, как с надписями, так и без. Девушка заворачивает бокалы в воздушно-пузырьковую пленку, хотя ей очень хочется разбить их об пол и сбежать. Правда, ей некуда идти – Кумико не пустит ее к себе, а в квартире Голди нет места.

Нья заворачивает в газету ножи и вилки – те, которые остались после того, как судебные исполнители унесли столовое серебро.

Лиане хочется спросить свою тетю, куда они переедут из дома, но она этого не делает. Останутся ли они в Лондоне? Ей трудно представить, чтобы Нья согласилась жить где-то еще. Если они уедут из столицы, им придется съехать дальше пригородов, в самый конец одной из железнодорожных веток, потому что только такое жилье и будет им по карману. Но смогут ли они позволить себе хотя бы это? Даже если она будет работать день и ночь без сна, ее зарплаты все равно не хватит и на самое дешевое съемное жилье в Лондоне. Интересно, станет ли Ньяша искать работу?

Тетя чихает. Лиана молчит.

10.52 пополудни – Скарлет

Изикиел стоит на куче хвороста, привязанный к толстому деревянному столбу.

– Слезай! – кричит ему Скарлет. – Что ты там делаешь?

– Сделай это! – кричит он. – Ты же этого хочешь!

– Нет, нет!

– Я хочу почувствовать на себе твой дар, хочу сгореть!

– Перестань. – Произнеся это слово, Скарлет ощущает знакомый зуд в кончиках пальцев – ее кожа горяча, и с нее сыплются искры.

Когда девушка вновь поднимает глаза, к столбу привязан уже не Изикиел, а Уолт. Она чувствует укол разочарования. Уолт не будет хорошо гореть, он слишком уж мягок, чтобы быстро заняться. Вот Илай быстро разгорится и запалит верховой пожар.

– Скарлет, Скарлет!

Она тут же просыпается, вскакивает с кровати и бежит в спальню своей бабушки. Эсме сидит на своей кровати и плачет.

– Бабушка, не плачь. – Скарлет садится рядом с ней. – Не плачь. Я уже здесь.

– Я бежала, но не смогла ее поймать. – Бабушка задыхается. – Я… я ее упустила.

– Не плачь. – Скарлет держит руку Эсме, сжимая ее, пока дыхание старушки не замедляется. – Не плачь.

– Он забрал ее. – Женщина высвобождает руку и вытирает глаза. – Мою малышку забрал дьявол.

– Это всего лишь кошмар, бабушка. У тебя нет никакой малышки, у тебя есть только я, а меня никто не забирал.

– Руби не должна была нас покидать, – стонет Эсме. – Она не должна была уходить.

– Она нас не покидала, – шепчет Скарлет, вспоминая пожар, который разожгла. – Она погибла при пожаре. – При нормальных обстоятельствах девушка ни за что не произнесла бы этого вслух, не стала бы напоминать Эсме, как умерла ее дочь. Но сейчас ей кажется, что лучше сказать.

Ее бабушка выпрямляется, изумившись.

– Пожар? Где горит?

– Нет, нет, сейчас ничего не горит. – Скарлет опять берет свою бабушку за руку. – Это было несколько лет назад, в том пожаре сгорел наш дом и погибла…

Эсме мотает головой, и Скарлет видит, что сознание ее бабушки вновь окутывает туман.

– Ничего не горит. – Ее голос дрожит. – Ничего не горит.

– Да, да, ничего не горит. И нам ничего не грозит, – лжет Скарлет. – У нас все в порядке.

– Ничего не горит, – повторяет Эсме. – Она убежала… убежала…

– Нет, бабушка. Она умерла.

– Нет. – Старушка трясет головой и повышает голос. – Она не умерла. Руби не умерла.

– Ты права, бабушка, она не умерла. – Скарлет откидывает одеяло. – С ней все в порядке. Ну, все, давай спать дальше, хорошо? Утром все станет лучше.