"Толян, это… — толстяк нерешительно запыхтел. — Это… я сказал тогда Шерстицыной, что ты к Персу пошел". "Что?. Что?! — Толик изумленно воззрился на Веньку. — Ты?! Ах ты… Ах ты сука!.. Так это ты нас сдал?! Гад!". — "Сам ты сука… Толян, я не сдал, правда!.. Это случайно вышло… Ко мне Шерстицына в тот день домой заявилась, говорит, ты ей срочно нужен, а у тебя дверь никто не открывает. Мол, не знаю ли я, где ты. Я и сказал, что ты, наверное, у Перса на даче сидишь. Сам не понимаю, как это у меня вырвалось… Само собой как-то. Мне и в голову не пришло, что это тебе может повредить…". — "А тебе вообще когда-нибудь что-нибудь в голову кроме жратвы приходило?!. Откуда ты узнал, что мы собираемся у Перса?! Кто тебе донес?!". — "Да никто. Я сам это понял… Вижу, ты каждый день после школы с Персом уходишь, ну, и понял, что вы на даче у него кайфуете. Пацаны еще в седьмом классе рассказывали, как он их к себе на бабкину дачу приглашал — иностранный музон слушать. Говорили, что, мол, классная хата, родичи там никогда не появляются. Я сам у него не был, но пацаны рассказывали… И про то, где находится дача, — тоже. Я это тогда как-то внезапно вспомнил. Ну, и сказал Шерсти… Она все твердила: "Это срочно, очень срочно и очень важно!". Я же не знал, что вы там видак смотрите и что она вас за этим застукает… Толян, извини, а? Ну, пожалуйста!..". — "А какой мне теперь прок от твоих извинений? Мне полегчает от них, что ли?! Ты видишь, чем это все закончилось?.. И, получается, это все из-за тебя!.. Если бы не ты, ничего бы этого не было, б…!..". — "Толян, если бы ты туда не ходил, ничего бы этого у тебя не было, разве не так?..". — "Ты что, мне мораль читать собрался?..". — "Толян, ну, правда, извини… Ну, хочешь — скажи Персу, что это я вас заложил. Он мне морду набьет. Или сам набей". "Да пошел ты!..", — Тэтэ развернулся и ринулся вверх по лестнице…

Вторую часть приговора Колу и Нике директриса зачитала на следующий день на линейке. Портрет Андропова в торце коридора на втором этаже уже сняли, повесив на его место парсуну пожилого седовласого человека с отголосками чего-то монгольского в мелких чертах лица. Пожилой человек устало смотрел в спину Легенде, которая велела выйти Колу и Нике из строя и объявила, что за действия, несовместимые с высоким статусом комсомольцев и учеников лучшей школы города, они из школы исключаются. Ника при этих словах вздрогнула и подняла плечи, будто ее хлестнули плеткой. Кол воспринял новый удар бесстрастно. По окончании линейки Тэтэ продрался к Нике, которую немедленно окружили ажитированные подружки. "Ника, не расстраивайся, Ника!..", — просительно заговорил Толик, и тут же гаркнул на девчонок: "Ну, отойдите, дайте поговорить!". Те и ухом не повели. "Ника, не расстраивайся, пожалуйста!.. — повторял Толик. — Ну, что, это единственная школа на свете, что ли? Есть и другие школы, в нашем городе и получше еще есть… И учителя там, наверняка, лучше. Доучишься там, ничего страшного. Не расстраивайся, Ника!..". "Я не расстраиваюсь, — в глазах ее блестели слезы, от чего глаза сделались еще красивее. — Сама во всем виновата, больше некого винить. Спасибо тебе, Толик! Извини!". Она протиснулась между подружками и, вытирая на ходу глаза ладонью, побежала по коридору. Кто-то дергал Толика за рукав. Он обернулся. Перед ним с прежним виноватым видом стоял Венька. Толик вырвал рукав и, досадливо скривив губы, пошел в класс. Но толстяк не отставал. "Толян, — загудел он, грузно семеня рядом с другом, — говорят, что Костя Княжич уволился и из города уезжает. Вообще уезжает, прикинь?.. Сегодня вечером!.. Наши собираются к нему домой — попрощаться".

Глава 35

В то самое время, когда Легенда четвертовала четверку проштрафившихся девятиклассников, Костя Княжич преодолевал круги своего персонального ада, как сказал бы старик Валерьяныч. Путь Княжича на костер начался в кабинете Максима Андреевича, куда географ был вызван через день после визита к директрисе. Выйдя из кабинета Максима Андреевича спустя полтора часа, Костя уже знал, что не сможет впредь работать ни в лучшей городской школе при гороно, ни в какой-либо другой школе города. Поэтому, когда в школе Легенда, назначив географу аудиенцию в своем краснознаменном директорском штабе, сообщила, что завтра вечером состоится заседание школьного педсовета, на котором будет рассматриваться его, Константина Евгеньевича Княжича, персональное дело, Костя спросил в ответ: "Елена Геннадьевна, а стоит ли отрывать коллег и вас, в том числе, от учебного процесса? Мы ведь с вами все прекрасно понимаем, и я готов прямо сейчас написать заявление об увольнении по собственному желанию". "Вашего желания недостаточно. Вашу, Константин Евгеньевич, дальнейшую судьбу должен определить именно педсовет. Таков порядок", — Легенда смотрела на Княжича со смесью удивления и брезгливости во взоре, как на прекрасного лебедя, неожиданно обратившегося в гадкого утенка. "Странный порядок, — пожал плечами Костя. — Почему людям мало казнить того, кого они сочли виновным? Почему перед этим его надо непременно высечь, а затем с позором провести через весь город на Голгофу? Странное удовольствие. Хотя, в общем, естественное для людей". — "Выбирайте выражения, Константин Евгеньевич. И свои религиозные аналогии оставьте для малограмотных старушек, которым вы проповедуете все эти бредни. Порядок не странный, как вы выразились. Обычный порядок. Если преступник сознался в содеянном, это не означает, что он может избежать суда". — "Да, но в нашем с вами случае мы же знаем, чем закончится этот так называемый суд. Так зачем время тянуть?". — "И, тем не менее, Константин Евгеньевич. С учетом чрезвычайности происшествия, виновником которого вы стали, педсовет все же придется провести".

На педагогов новость о Костином отступничестве от советской веры произвела такое же ошеломляющее и гнетущее впечатление, как на девятиклассников — весть о проступке Ники. Рассевшись в кабинете истории возбужденным ареопагом, учителя подавленно слушали на педсовете патетическую речь Легенды. Кульминацией выступления должен был стать приготовленный директрисой на десерт эффектный разоблачительный трюк, посредством коего Легенда намеревалась окончательно сорвать маску с коварного географа и явить собравшимся его подлинный уродливый лик. Дело в том, что Легенда, которой вдруг открылась религиозная изнанка внешне благочестивого Княжича, внезапно догадалась и о том, почему он постоянно ходит либо с наглухо застегнутыми воротниками рубашек, либо в подпирающих подбородок свитерах. На педсовете она торжествующе, словно козырного туза, выложила свою догадку перед подчиненными. "Константин Евгеньевич, пожалуйста,