1910 года, когда прочел в том же кружке романо-германистов доклад о Елизавете Кульман, в позднейшей автобиографии он указывал: «В 1913 г. начал работу в средней школе (Пб. 12 гимназия); в том же году прочел цикл публичных лекций по истории немецкой литературы, это и считаю началом моей научной деятельности»24. Литература для него была делом семейным, и не только из-за старшего брата, преподававшего ее в Тенишевском училище некоторым из друзей младшего. В своей позднейшей книге о Гоголе Василий Гиппиус не без тайной гордости писал, что одним из возможных прототипов Чичикова был его дед, Дмитрий Иванович Гиппиус, также догадавшийся о столь легком способе обогащения25. Рецензируя «Генрих фон Офтердинген», Жирмунский в первую очередь высоко оценил именно переводы стихов: «Особенно удачен поэтический перевод стихов Новалиса, сделанный молодым поэтом, Василием Гиппиус (так! — Г.О.). Талантливый переводчик, в собственных стихах своих столь многим обязанный влиянию Новалиса, воспроизвел немецкого поэта с такой силой творческого понимания, что некоторые места перевода должны считаться прямо образцовыми»26. Свои источники Гиппиус-поэт и не скрывал: например, его стихотворение «Закачалась таинственная лодка…», увидившее свет весной 1913 года, имело эпиграф из Новалиса27.

Сюжет опубликованной в конце той же зимы «Волшебницы»28 загадочен и темен: мальчик и девочка рождаются от греха отшельника с женщиной (между делом красочно описана дефлорация), найденной им закопанной в землю, потом инцестуозно любят друг друга, он ей изменяет с двенадцатью девами, она его контагиозно убивает отравленным цветком и т. д.29 Гиппиус послал также свое произведение симпатизировавшему ему Блоку, которому поэма не понравилась30. Приведем и мнение неустановленной корреспондентки, судя по содержанию, соученицы Гиппиуса по университету — большая часть ее открытки посвящена библиографии работ о Гофмане: «Прочла Вашу поэму в тот же вечер, как ее получила. Мне неясно начало, искала в нем аллегории и ее не поняла. Конец — любовь, страдания и гибель волшебницы и мальчика понятны и красивы. Во всей поэме почувствовалось<:> она <—> брожение мысли и чувства. Большое спасибо, что Вы подарили мне Вашу книжку»31. Намеренно темная символика «Волшебницы» восходит к поэзии немецкого и отчасти русского романтизма, к неясным и нарочито таинственным сюжетам Новалиса, Гете, Тика, Гельдерлина и отчасти Гейне. Если посмотреть на поэму Гиппиуса с этой точки зрения, то наверняка ее истолкование надо начинать с брака духа с землей, т. е. отшельника с найденной им женщиной, а на остальное, возможно, смотреть, как на попытку аллегорически разгадать судьбу плода от их союза.

Подчеркнутая преемственность на грани вторичности была свойственна поэзии Еиппиуса в целом. Например, в сборнике «Шестой гимназии ее ученики» наш поэт, закончивший эту гимназию с золотой медалью, поместил четыре стихотворения. Первое из них, строящееся как любовный диалог между персонажами «Он» и «Она», называлось «Опять у окна (Wechsellied)» и было снабжено эпиграфом из поэзии миннезингера рубежа XII и XIII веков В. фон дер Фогельвейде32. Кроме познаний в творчестве последнего, для понимания жанра этого текста, возможно, неплохо помнить и о стихотворении Гете «Wechsellied zum Tanze», положенном на музыку Брамсом в 1859 году для вокального квартета. Такой же насыщенности культурой Гиппиус искал и в творчестве любимых авторов. Восторженно им оцененная драма Блока «Роза и крест» «ненамеренно», по его мысли, «дышит подлинным средневековьем», а песня Бертрана во время ночной стражи у окна «как бы выхвачена из романских альб»33.

Отличник в учебе, Гиппиус чутко реагировал на поэтическое творчество своих современников. В письме к нему от 13 января 1911 года В. Пяст, очевидно, отвечая на высказанное Гиппиусом желание ознакомиться с его «Поэмой в нонах», писал: «Рад бы исполнить Ваше желание, но положительно не могу выбрать момента. Уж подождите, пока поэма моя, наконец, увидит свет, — тогда я, конечно, пришлю ее Вам»34. Возможно, что интерес Гиппиуса к поэме Пяста не был случайным, поскольку сам он работал над автобиографическим опусом в стихах, позднее опубликованным под названием «Из поэмы 1911 г.». Написанная пятистопным белым ямбом и посвященная его соученику по гимназии поэту B.C. Чернявскому, поэма Гиппиуса рисует Петербург зимой и весной, а также саму гимназию и повествует о юношеской влюбленности, случившейся с рассказчиком, видимо, на Волге («Тебя, дитя огнистого апреля, / Весеннее дразнящее дитя. / Я здесь не назову…»), обрываясь на описании могилы возлюбленной: «Еще в цветах недавняя могила..»35.

Некоторые приемы в «Волшебнице» — как, например, навязчивая аллитерация — могут быть возведены не только к Иванову, но и к более ранним опытам Бальмонта: «И ты, земля, плясунья в пестрой пляске, / Как девственница, просишь пьяной ласки!»36. Однако этот и подобный примеры свидетельствуют не о генетических отношениях между текстами, а скорее об общем фоновом пейзаже и высоком уровне формального мастерства. В самом деле, поэму Гиппуса отличает чрезвычайное внимание к форме. Говоря в письме о «более или менее строгой строфе», Иванов имел в виду, что «Волшебница» написана секстинами по рифмовке abbacc, и логичным будет предположить, что Гиппиус помнил о роли романтизма в прививке этой формы русскому стиху.

«Литературная культура 1910-х годов», которой принадлежал Гиппиус, требовала поэтического мастерства. В уже цитировавшейся автобиографии он сообщал: «[Рано начал участвовать в литературной жизни, печатая с 1908 г. стихи, переводы, рецензии — гл<авным> обр<азом> в журналах «Новая жизнь» и «Новый журнал для всех»]», объясняя это в том числе семейными обстоятельствами (болезнью отца) и необходимостью зарабатывать на жизнь. «В 1911–1914 гг. участвовал в нескольких петерб<ургских> литерат<урных> обществах и кружках, <нрзб.> [в том числе] в «Цехе поэтов»» 37. Однако в его внимании к формальной стороне поэтического текста видна не только цеховая выучка или эстетство «романо-германцев»38. Гиппиус посещал и заседания Общества ревнителей художественного слова, куда его рекомендовали Блок и А. Попов (Вир)39. В своих мемуарах «Встречи с Блоком» он заметил: «Выступлений Блока в «поэтической академии» на моей памяти было немного», тем самым показав себя ее завсегдатаем40. Сохранилась открытка В. Пяста, посланная Гиппису в Германию 27 июня 1911 года: «Виктор Максимович пишет о «многих» собраниях академии. Их было штуки четыре, они картинно описаны Вал. Чудовским в «Летописи» при Аполлоне»41. Гиппиус выступал на том заседании Общества ревнителей 26 марта 1910 года, где В. Иванов читал свой доклад, обозначивший так называемый кризис символизма42, и, таким образом, к моменту написания публикуемого письма их знакомство имело некоторую историю.

Кроме приязненных отношений с тогдашним «человеком Иванова», Пястом, Гиппиус пользовался и расположением Городецкого, о чем свидетельствуют письма последнего. Например, открытка Городецкого, датированная «Цветень (по штемпелю — апрель. — Г.О.) 27 910», приглашает в Лесной («.. и захватите стихов побольше»); в записке на отдельном листке с датой «Травень (май. — Г.О.),