эта двоящаяся картина, когда читаешь романы Вагинова, — пишет Звягин, — ибо видеть в веселом — ужасное, это горькое свойство глаза, было присуще ему в полной мере. И радостно-гадостная реальность богоспасаемой нашей отчизны — Города — услужливо этому свойству споспешествует»1.

В прозе Вагинова Звягин выделяет гротеск как основной прием, «ибо жизнь на изломе то и дело подсовывает несоразмерности в духе Бамбоччио»2, внимание к мелочам уходящего быта, служащим спасительной соломинкой для их владельцев и продавцов, «ориентацию на восприимчивого читателя, получающего радость от искусно сделанной вещи»3. Эти черты присущи и прозе Звягина 1980-х годов, вошедшей в его первую книгу «Кладоискатель» (Л., 1991), состоящую из описаний прогулок по любимым местам города, встреч с маргиналами разных мастей — живописными пьяницами, девушкой, переключающей наркоманов на созерцание цветных стеклышек в калейдоскопе, подпольного богача, который спас героя от финского ножа и угостил гастрономическими изысками4.

Рассказы и повести Звягина написаны в монологической форме. В цитированной нами статье о Ваганове Звягин так определяет функцию монолога у писателя: «Герой Вагинова — реальность надличностного порядка — формирует реальность его письма. Это нескончаемый авторский монолог; в сущности эссеистического плана. Монолог то лирический, то горько-ироничный, то звучащий затаенно больно, то отдающий должное обычной и всегда новой радости человеческого прозябания»5. По мнению Н.И. Николаева, эта характеристика приложима и к прозе Звягина. В отличие от многих монологистов, авторов исповедальной прозы, он избежал стилевого поражения путем ухода от жизнетворчества, сознательного отделения Звягина-человека от Звягина-литературного героя6.

При общей ориентированности на вагиновскую прозу прямых реминисценций из Вагинова у Звягина почти нет. Только в игровой вещи «Звягин в Петербурге» (1981), написанной под псевдонимом «Лидия Гидеминченко», одна из героинь, Стигматова, экскурсовод по Петропавловской крепости, несколько раз в различных вариантах цитирует вагановские строчки:

В стране гипербореев

Есть город Петербург

И музы бьют ногами

Та-ра, — та-ра, — та-ра… 7

В рассказе «Монологист» (1989) содержится пассаж, стилистически отсылающий к вагиновскому предисловию к «Козлиной песни» и к описанию салона Наппельбаумов, содержащемуся в романе: «Монологист не желает навести на читателя вселенскую скорбь. Напротив, ему по-своему хорошо; коль глянуть со стороны, то он даже на ветру разрумянился, глаза заблестели <…> Ожил, заулыбался, за чьим-то окошком ребеночка высмотрел. Складный ребеночек — мягкие локончики. Хоть бери да веди в фотографию Наппельбаума»8.

Иным образом проявляется увлечение творчеством Вагинова у Александра Скидана, автора прозаических фрагментов «Козлиная песнь песней… надцатилетних» (Вестник новой литературы. 1992. № 4), в которых стилизуется ранняя проза Вагинова — «Звезда Вифлеема» и «Монастырь Господа нашего Аполлона». В тексте Скидана обильно цитируется и «Козлиная песнь». Лейтмотив его фрагментов — любовь к городу, исчезающему в поворотный период истории. На этот раз исчезает Ленинград и возникает Петербург, но, казалось бы, радостное явление сопряжено для автора с гибелью старой культуры. Лирического героя печалит, что доступное в советское время лишь немногим теперь тиражируется в угоду коммерции, и Набоков печатается в толстых журналах под одной обложкой с Солженицыным. В стирании граней между элитарным и массовым искусством герой видит грядущую в скором времени потерю интереса к литературным изыскам, он тоскует «по башне и кормчим звездам Вяч. Иванова»9.

Своеобразным комментарием к этой прозе служат две статьи Скидана 1998 года. В одной из них — «О пользе и вреде Летербурга для жизни» — подчеркивается деконструкция архива петербургского текста в романах Вагинова, герои которых стали жертвами «стремительно люмпенизированной культуры»10. Романы Вагинова Скидан именует «четверокнижием о гибели и превращении Петербурга в Ленинград»11. Много места в статье уделено специфике писательского мастерства Вагинова. Одним из важнейших приемов писателя Скидан считает достигшее апогея в «Трудах и днях Свистонова» дезавуирование творческого акта, «откровенное переписывание существующего массива текстов»12, стирание грани «между чтением и письмом, литературой и жизнью»13.

Если А. Скидан в переломный для страны и города период обратился к переписыванию ранней прозы Вагинова, то другой петербургский автор — С. Носов — в романе «Член общества, или Голодное время» (СПб., 2000), действие которого происходит летом и осенью 1991 года, отзывается на «Бамбочаду» и «Гарпагониану». Герой романа Носова, потерявший работу молодой человек Олег Жильцов, после черепно-мозговой травмы начинает путать сон и реальность, не менее фантастическую, чем сны, навеянные прочтением по скоростному методу полного собрания сочинений Достоевского, сданного затем в букинистический магазин. Волею случая Олег становится членом общества библиофилов, расположившегося в одной из комнат Шереметьевского дворца на Шпалерной, где размещался до пожара Союз писателей. Общество библиофилов, как вскоре обнаруживает Олег, является на самом деле обществом гурманов, которое, в свою очередь, представляет собой общество вегетарианцев, члены которого для маскировки иногда вынуждены есть мясо. Олегу мерещится, что общество вегетарианцев в свою очередь является прикрытием общества антропофагов, члены которого по торжественным дням поедают своих коллег.

Прежде чем прикоснуться к этой страшной тайне и исчезнуть, герой некоторое время ведет кулинарную рубрику в газете библиофилов «Общий друг». Он соединяет описания еды, почерпнутые из литературных произведений, с кулинарными рецептами. К примеру, приводит текст стихотворения Заболоцкого «В волшебном царстве калачей», а затем дает рецепт «Филипповского калача», кренделя, а тем, кому не хватает талонов для приобретения ингредиентов, советует испечь самый дешевый торт, состоящий «из одного стакана муки, сахарного песка, кефира, одного яйца, соды и двух столовых ложек какао»14. Вслед за калачом следуют картофель «Рафаэль» из повести Замятина «На куличках», галушки из «Ночи перед Рождеством» Гоголя и миноги в слоеном тесте, подкрепленные разговором о миногах из «Графа Монте-Кристо».

Рецепты блюд, вкупе с описанием ужинов, следующих за докладами членов общества, настойчиво напоминают кулинарные рецепты, приведенные в «Бамбочаде» Вагинова, и описание трапез у повара-любителя Торопуло. Сходство между произведениями этим не исчерпывается. Один из ведущих членов общества библиофилов Долмат Фомич Луначаров — имя, отчество и фамилия героя вызывают целый ряд кулинарных, литературных и политических ассоциаций — коллекционирует титульные листы книг с редкими библиотечными печатями, такими как «Союз рабочих крахмально-паточной и пивоваренной промышленности» на титуле «Вечеров на хуторе близ Диканьки» Гоголя, «Труд-ассириец» — печать одноименной артели по производству гуталина на книге Н. Страхова «Бедность нашей литературы», «Красный картузник» — на «Холодных блюдах и закусках»15. Эти тексты аналогичны названиям вывесок, которые собирают в «Бамбочаде» члены «Общества собирания мелочей», таких как попутническая «Самтруд», приспособленческие «Красная синька», «Красный одеяльщик»16. В то же время доклад члена общества библиофилов Зои Константиновны о книжных пятнах как памятниках материальной культуры и, следовательно, объекте изучения, заставляет вспомнить систематизатора Жулонбина из «Гарпагонианы», да и коллекция, состоящая из частично ворованных титульных листов с библиотечными