Шрифт:
Закладка:
Омри настаивает, чтобы люди называли ее Ом. Омри скажет вам, что это важно в новом десятилетии, которое станет эпохой трансцендентности, мира и всеобщей доброты ко всем живым существам. Настоящее имя Омри – Анна-Мари. Она родом из северных земель, где из-за местного говора «доброе утро» может прозвучать как объявление войны. Это единственное место за пределами Китая, где можно вести разговор при помощи односложных слов. Люди все равно называют ее Омри.
Омри торгует органическими, холистическими, натуропатическими соединениями. Она вам скажет, что вся ее продукция гарантированно на сто процентов натуральная и органическая, без синтетики, без добавок, без красителей, без консервантов, без сахара, без натрия, с высоким содержанием клетчатки и низким содержанием холестерина, полностью биоразлагаемая. Омри – толкач. Продавец. Разносчик. Дилер. Омри делает это ради денег. Омри специализируется на необычных грибах и сногсшибательных приходах. Кое-что из сморщенных, как мошонка, предметов в ее аптекарском сундуке выглядит так нелепо, что полицейские даже не понимают, как таким можно ширнуться.
Омри – поставщик Эньи. Энья узнала про Омри от Детей Полуночи. Вероятно, Омри единственная, кто их видел в дневном облике. А может, и нет. Омри принимает заказы через офисный факс. Для поставщика органических, холистических, натуропатических соединений Омри удивительный технофил. Энья так и ждет известия, что продавец принимает все основные кредитные карты. Она набирает цифробуквенный номер 0800-КУРЬЕР и с удивлением слышит «Краткую поездку в быстрой машине» [145] в качестве фоновой музыки; какая приятная неожиданность, ведь обычно Омри предпочитает диджейские биты и скретчи.
– По сто граммов того и другого, лады, – говорит Омри, и ее северный акцент незатейлив, как лопата. – Нужен денек, чтобы собрать столько. Этот товар трудно достать. Слушай, а для чего оно вообще, а?
– Ты все равно мне не поверишь, дорогой мой лоскуток лайкры.
Оборудованная в ванной подпольная фабрика шехины стала куда совершеннее, чем когда-то («когда-то»: ей с трудом верится, что после похорон бабушки прошло чуть больше года). Мацерация в техническом спирте; сушка на шелковых поддонах в вентиляционном шкафу; потом смешать с толченым мелом и связующим веществом до состояния пасты и скатать в красивые таблеточки на деревянном аптекарском приспособлении, обнаруженном на субботнем блошином рынке на набережной. Если поместить в банку с надписью «Витамин С», никто ничего не заподозрит.
Омри скажет вам, что придает большое значение гармоничным и взаимовыгодным отношениям с клиентами. Омри доставляет вовремя, каждый раз точно в соответствии с заказом. Примерно через день мистер Антробус стучится в дверь Эньи с маленьким мягким пакетом, который он в ее отсутствие принял от панковатого, но симпатичного велосипедного курьера. А еще с букетом цветов от молодого человека Эньи. Он надеется, что у нее все в порядке. Не хотела бы она обсудить это как-нибудь за чаем с пышками? Энья понимает, что да, хотела бы. Она бы с удовольствием излила все тайны, как поток помоев, на потертый узорчатый ковер мистера Антробуса, под греческими закатами и бдительными взглядами его кошек; она хотела бы, чтобы половина бремени боли и неуверенности легла на чужие плечи; но вместо этого она ставит цветы в вазу и высыпает два стограммовых пакетика с непонятными грибами в стеклянный стакан со спиртом, разогреваться в микроволновке на малой мощности в течение получаса или около того.
Ей понадобится шехина, очень, очень много шехины, если она хочет при помощи своего миф-сознания выследить врагов через изгибы и переплетения миф-линий.
Плохая стратегия – позволять врагу водить себя за нос. В этом смысле имеется термин «прижимать голову врага к подушке» – то есть не разрешать ему поднять головы. Подавить действия, которые могли бы принести врагу пользу, и допустить только бесполезные. Таков путь стратегии.
Дух врага процветает или ослабевает? Наблюдай за его состоянием и таким образом занимай выгодную позицию. Вот что значит «чувствовать момент». Как только узнаешь его ритм и побуждения, сможешь атаковать неожиданно.
Все разваливается, если нарушается ритм.
Подумай о грабителе, запертом в доме. Мир видит в нем укрепившегося врага, но мы оцениваем ситуацию так, словно сами стали врагом. Тот, кто заперт внутри, – фазан. Тот, кто входит, чтобы его арестовать, – ястреб.
Ты должна это оценить.
Обдумай как следует.
Изучи хорошенько.
Исследуй глубоко.
Тренируйся усердно.
Вкладывай душу в занятия.
Когда дух не затуманен, когда рассеивается марево замешательства, возникает истинная пустота.
Нихон-ме.
Санбон-ме.
Ёнхон-ме.
Гохон-ме.
Роппон-ме.
Нанахон-ме.
Нихон-ме. Санбон-ме. Ёнхон-ме. Гохон-ме. Роппон-ме. Нанахон-ме.
Нихон-ме. Санбон-ме. Ёнхон-ме. Гохон-ме. Роппон-ме. Нанахон-ме.
Мечи сверкают, порхая. Она одета для ночной вылазки. Шехина звучит внутри, словно гимн. Согласно правилам камаэ, тело и дух приближаются к единству, к пустоте. Она под кайфом, как никогда раньше, голова идет кругом. Ей дает энергию двигатель внутреннего сгорания души.
Нихонмесанбонме…
Звонит телефон.
Поющие серебристые клинки замирают в танце.
Дзынь-дзынь. Дзынь-дзынь, дзынь-дзынь; дзынь-дзынь, дзынь-дзынь, дзынь-дзынь; дзынь-дзынь, дзынь-дзынь, дзынь-дзынь…
– Да.
Это он. Хочет знать, что происходит с ней, с ним, можно ли встретиться, он хочет встретиться, ему надо встретиться, он должен понять, что ему делать, что ей делать. Пройдет секунда, и он это скажет. Заговорит о том, «на чем он стоит».
– Не сейчас, Сол.
– Энья… Энья…
– Нет.
Отбой.
В заброшенном старом складском здании, где всюду слышится звон капающей воды, она переходит с этажа на этаж, влекомая осознанием того факта, что все двери, кроме нужных ей, заперты.
Он ее ждет.
Он говорит, что ждал ее давным-давно.
Очень пожилой мужчина сидит, положив руки на бедра, на потрепанном вращающемся стуле. Виниловая обивка треснула; изнутри торчат куски поролона. Он одет в грязный свитер с аранскими узорами, серые слаксы и сандалии с пряжками. Его лицо и руки сильно изъедены. Он носит круглые очки в проволочной оправе, как Сэмюэл Беккет [146]. Комнату освещают десятки телевизионных экранов. Телевизоры занимают пространство от стены до стены, от пола до потолка – штабелями в восемь, девять, десять штук, – они всевозможных стилей, от старых черно-белых в корпусах из шпона, имитирующего красное дерево, с обтянутыми тканью динамиками, до плоских экранов в стиле блэк-тек с многоканальной стереосистемой. Телевизоры, десятки телевизоров; сотни изображений – и все, как понимает Энья, разные. В основном пустые улицы, ослепительные сверхновые фонарей, лужи неона и галогена, красные кометные следы габаритных огней. Панки, безумствующие на опустевшей станции поезда-экспресса; грузовики, убирающие улицы, приросли к сточным канавам через пульсирующие
