Глава 33

Сразу после возвращения в Лос-Анджелес Филипп съездил к матери и забрал их с Элеонорой дочь домой. Он преисполнился отчаянной надежды, что теперь они снова станут настоящей семьей. При жизни Элеонора была хорошей матерью и с радостью посвящала Джемайме время, ей нравилось возиться с девочкой. Однако Филипп не учел, что образцовая жена и мать превратилась в кровожадного монстра, чьи действия непредсказуемы. При виде Джемми Элеонора замерла, слегка покачиваясь, как кобра: она почуяла свою кровь, которая свободно и радостно текла в этой маленькой девочке. Глаза Элеоноры приобрели красноватый оттенок старой бронзы, зрачки угрожающе сузились.

Она смотрела на дочь, словно видела впервые, и выражение лица у нее сделалось нарочито умильным, как у провинившегося ребенка, который обещает вести себя хорошо, лишь бы получить сладкое.

– Как ее зовут?

– Ты что, забыла? – изумился Филипп. – Джемайма.

– Это я ее так назвала? – недовольно поморщилась Элеонора. – Странное имя, мне не нравится.

– Да, именно ты и выбирала имя. Хотела что-то стопроцентно американское по звучанию. Хотя на самом деле это имя из Библии и означает «голубь».

– Какая же она славная и милая! – воскликнула Элеонора с истинным восхищением. – Дай мне подержать ее.

Филипп пристально вглядывался в нее и колебался – что-то в повадках жены внушало ему вполне объяснимые опасения.

– Дай же! Или ты не доверяешь мне? – Элеонора со злым подозрением покосилась на мужа. – Я ведь ничего не сделаю ей!

– Не сомневаюсь, Элси, – поспешно сказал Филипп и передал ей ребенка.

– Что ж, Джемайма, ты ведь настоящая мамина дочка и не забывала меня ни на минуту, хотя мамы долго не было рядом? – медовым голосом обратилась Элеонора к малышке, осторожно качая ее на руках.

Филипп был совсем не уверен в этом: он видел, как недоуменно смотрела Джемми на Элеонору, словно не узнавая, и дело было не только в их четырехмесячном отсутствии. Мама казалась ей незнакомой и даже пугающей.

Тем временем желание своей крови захлестнуло Элеонору. Это не было связано с необходимостью питаться, ей просто захотелось выпить эту маленькую девочку, как пакетик сока. Она смотрела на дочь с вожделением, неистово кусая губы, и уже наклонилась к ней, когда Филипп успел предугадать это движение и выхватил у нее ребенка.

Лицо жены исказилось злобной гримасой, как будто у нее вырвали кусок изо рта. Однако теперешняя Элеонора была красива и во зле. Она стояла на расстоянии вытянутой руки и старалась зачаровать Филиппа проникновенным взглядом закатных глаз.

– Хотя бы немножко, Филипп! – просила Элеонора с придыханием. – Я ведь люблю ее и не смогу убить своего ребенка. Как ты не понимаешь? Хоть капельку, совсем чуть-чуть.

Однако чары не подействовали, и Филипп проявил неожиданную твердость – Элеонора словно уперлась в непробиваемую стену.

– Только попробуй, – жестко сказал он, надежно укрывая дочь в своих объятиях. – Тогда ты меня больше не увидишь, никогда. Ясно тебе, Элеонора?

Филипп так редко называл жену полным именем, что она сразу поняла: дело серьезное. Элеонора безвольно позволила ему отвести себя в кладовку на втором этаже – единственную комнату в доме, которая запиралась снаружи, и закрыть там на ключ. Филипп взял на руки ничего не понимающую Джемми, посадил в машину и отвез в дом своей матери. Разумеется, он не собирался бросать дочь, которую очень любил. Но сейчас Элеонора представляла для нее угрозу, и он не должен был позволять им видеться, пока жена не научится себя контролировать. Филипп снова передал Джемайму на попечение своей матери, которая с радостью приняла на себя заботу о внучке, и потом регулярно навещал их.

Когда он вернулся, Элеонора сидела в старом кресле в неестественной позе, полная раскаяния, бледная и заплаканная. Она почти не могла говорить, кровавые слезы окончательно обессилили ее.

– Что я чуть не сделала! Прости меня, Филипп. Держи ее пока подальше от меня. Со временем я научусь справляться. Я больше так не буду!

– Я ненавижу тебя, – сказал ей тогда Филипп, как будто влепив пощечину, а затем не удержался и обнял. В тот момент он желал, чтобы жена умерла и навсегда оставалась в мире мертвых.

Но Элеонора не умирала, она постоянно присутствовала рядом телесным призраком со смертоносным очарованием и дышащей кровавой плотью. Каждое полнолуние Филипп мучился, вытаскивая любимую жену из грязных баров, дешевых забегаловок, темных подворотен, ловя ее на порочном Голливудском бульваре или находя в чьей-то машине в обнимку со свежим трупом. Элеонора испуганно делала ему знак «тише» и вела куда-то в темноте, а он видел только, как отсвечивают ее рыжие волосы при луне. Наградой за все страдания ради Элеоноры было ласковое прикосновение руки и торопливый поцелуй, пока ее алые ожившие губы не успели остыть.

– Ты такая красивая и благовоспитанная, Элеонора, – говорил ей тогда Филипп. – Тебе не кажется, что это недостойно тебя – пить в придорожных канавах кровь охочих до развлечений американцев?

– А мне все равно, – презрительно фыркала она в ответ, – я иду самым легким путем, и тут я не брезгливая. Это ведь не секс и не имеет ничего общего с ним. Я даже не целуюсь. Не переживай, я никогда не смогу изменить тебе, любимый.

В одну из таких ночей у них дома тревожно зазвонил телефон. Филипп снял трубку и услышал задыхающийся от безысходности голос Элеоноры.

– Дорогой, меня задержали, я нахожусь в полиции! – Она назвала адрес и прибавила, понизив голос до трагического шепота: – Прошу тебя, постарайся успеть до рассвета!

Филипп незамедлительно примчался в полицейский участок.

– У вас моя жена. Ее привезли сюда во время облавы в каком-то притоне.

– Что же ваша жена делала в таком месте, мистер Уэйн? – с осуждением спросил полицейский.

– Это какая-то ошибка, – ответил он с удивительной невозмутимостью, – и в любом случае вас не касается. Я внесу залог и заберу ее немедленно.

Филипп ступил в камеру предварительного заключения и сразу увидел Элеонору с ее страхом, который будто не вмещался в замкнутое пространство. Плененная Элеонора сидела на грязном полу, поджав под себя ноги, и всхлипывала, вымученно и бесслезно. Откровенное короткое платье не скрывало ее красивые длинные ноги в чулках. Даже в темноте было заметно, как дрожат у нее губы и проглядывает кровавый отблеск в глазах. При появлении мужа Элеонора вскочила так быстро, что ее движение осталось незримым, бросилась на решетку, разделявшую их, и повисла на ней, как прикованная.

– О, мой дорогой, это ты, – шептала она, бессильно прижимаясь к нему холодной щекой. – Думала, ты не придешь…