звезд» – обоснован, как указывает в сноске автор, подлинными документами. Его внешняя тема – трагедия русской молодежи, преданной на смерть демократами в Ялте, Потсдаме; внутренняя, глубинная – осознание в себе русской души этой молодежью, ее путь от СССР к России. Характерно, что и в романах Л. Ржевского этот психологический процесс связан с развитием религиозного сознания.

Печатая в первую очередь произведения этих авторов, издательство им. Чехова вступает на правильный путь выявления подлинной «русской души» в её современном состоянии. Хотелось бы видеть эти вещи переведенными на другие языки. «Знатокам России» было бы полезно их прочесть.

«Знамя России», Нью-Йорк,

31 июля 1952 года, № 67. С. 9–11

Предсказано – сбылось

«В мире одного только недостает, послушания… Всё к одному знаменателю, полное равенство… У рабов должны быть правители. Полное послушание, полная безличность, но раз в тридцать лет Шигалев пускает и судорогу, и все вдруг начинают поедать друг друга, до известной черты, единственно чтобы не было скучно».

«Настоящее оно в том, чтобы все 180 миллионов к подчинению привести. Чтобы каждый знал: нет его! Ты пойми, 180 миллионов человек и каждый человек – нет его! Настолько нет, что он сам это знает: его нет, он – пустое место».

Первая цитата мною взята из «Бесов» Ф. М. Достоевского. Вторая – из выпущенного издательством им. Чехова романа Н. Нарокова «Мнимые величины». Оба эти тома я ставлю рядом на мою полку избранных, нужных повседневных книг. Они неразрывны. Они – протокол: «постановили – выполнили». Страшный в своей неоспоримой правдивости протокол жизни России. Только ли России или всего человечества?

Книга Н. Нарокова по внешности, как и «Бесы», кажется бытовым романом со смело, оригинально и увлекательно построенной фабулой.

Его главный персонаж – чекист Любкин – показан автором разом в двух образах, в двух параллельных планах. В первом из них, он – убежденный коммунист, твердокаменный, непоколебимый выполнитель решений партии, залитый кровью робот социалистической системы, именно один из тех, о ком говорил Ставрогину Петр Верховенский: «О, дайте вырасти поколению… Они будут, будут, к этому идет». Во втором – существо, сохранившее в глубинах своей психики крупицы, зерно человека и, на всем протяжении романа, помимо своей личной воли, проращивающее это зерно. Петр Верховенский предугадал и этот процесс, охарактеризовав его словами: «Затуманится Русь, заплачет земля по старым богам», по «настоящему», как добавил теперь Н. Нароков.

О терроре, неизменно сопутствующем осуществлению каждой социалистической системы в любом ее варианте, написано теперь много, может быть, даже излишне много. Излишне потому, что повторение описаний внешности террора – голода, крови, пыток, насилия над телом – притупили внимание читателя и закрыли от него внутреннюю сущность социалистической системы: насилия над духом, попрания, размельчания, обращения в ничто человеческой личности, уничтожения ее сопротивляемости, без чего осуществление социализма в любой форме невозможно.

Н. Нароков не прошел мимо внешности террора, он показал эту сторону строительства социализма достаточно полно, вплоть до шкафов с гвоздями и камеры смертников, показал потрясающе, как никто до него, именно потому, что взял ее, как быт, а не как исключительное феноменальное явление. В этом – его глубокая художественная правда, а, следовательно, и сила, при помощи которой он вводит читателя в сферу владеющих миром «мнимых величин», мифов, в самое нутро гигантского робота, перемалывающего современного человека.

Описывая пытки, избиения, камеру смертников, расстрел в подвале, сам автор, а вслед за ним и читатель, смотрят на физические страдания жертв не как на цель их палачей, но как на средство, способ порабощения, дробления и уничтожения духовной сущности человека, на угашение в нем искры Божией и Его подобия.

– Всякого гения потушим в младенчестве… Уморим Желание…

Повесть «Мнимые величины» рассказывает не о гениях, а о простых, обычных людях, но она иллюстрирует и эти слова Петра Верховенского тем, что показывает, как крупицы духовности, субстанции гениальности, ее потенциал истребляется в душе каждого подчиненного адской системе человека и он, этот человек, всем своим существом переключается в мир мнимых, нереальных величин, мифов, созданных этой системой. Рядовой партиец Варискин – один из персонажей повести – попав в переделку НКВД, настолько теряет ощущение реальности, что начинает верить, непоколебимо верить в несуществующий заговор и свою причастность к нему. Он напряженно разрабатывает в своем мозгу все детали этого заговора и превосходит в этой фантастической нелепице даже истязающего его следователя.

Читатель, незнакомый с советской действительностью, а тем более не побывавший лично в такой «перековке», вряд ли поверит правде Н. Нарокова, но испытавший – знает, что ни в одном штрихе, ни в одном слове своего романа Н. Нароков не отступил от литературной правдивости.

Мнимость, ложность всего окружающего осознается в романе двумя главными его персонажами – закаленными в своей страшной работе энкаведистами, но поняв эту ложность, всестороннюю фальшь всей системы, главное лицо романа Любкин не находит выхода. Где же «настоящее» среди окружающей его лжи?

Этими сильными, целостными натурами руководит в их поиске не рефлексия, не слезливое раскаяние трусов, не утрата жизненной энергии. Трагедия половинчатого, раздавленного совершенным им грехом Раскольникова им абсолютно чужда. «Герой» романа Любкин идет другим путем, не на коленях, не покаянно ползет он к искомому им «настоящему», а ломится, прет к нему, но находит эту «настоящую соль»… там же, где нашел ее Раскольников. В Слове. В Евангелии.

Почему он пришел к тому же, к чему иными путями пришли и Раскольников и Степан Трофимович Верховенский? Ведь у Любкина с ними нет ничего общего?

Потому что иного пути к «настоящей соли», иного выхода из мира «мнимых величин» не существует.

Не боясь обвинений меня в парадоксальности, я утверждаю, что бытовой роман «Мнимые величины» Н. Нарокова глубоко мистичен по своей теме и ее внутреннему оформлению, насыщен мистикой современности, апокалипсической мистикой нашей эпохи, ее глубинным духовным содержанием, ускользающим от нашего взора в повседневности невероятного по своему уродству быта. Убийства, пытки, массовое истребление, беспримерное порабощение всей сущности чело века – всё это, приводившее в ужас наших отцов и дедов, стало для нас столь обычным, что мы уже не ощущаем окружающего нас многоликого зла. На душах наросли мозоли.

Но под этими мозолями нарастает неизбежный процесс устремления к утраченной духовности, воссоздания целостности духа из осколков, на которые он раздроблен. Проявления этого процесса ощутимы и в творчестве созвучных Н. Нарокову поэта Кленовского, прозаика Л. Ржевского, Г. Климова, бесхитростного мемуариста В. Алексеева и в ряде других, наиболее ярких «человеческих документов» новой эмиграции. Это искры, пока только искры, в окружающей нас тьме. Из них возгорится пламя. Они – зарницы, вспышки частиц, отражающих внутреннюю, духовную (мистическую) жизнь целого, от которого эти частицы физически оторваны, но с которым они