Шрифт:
Закладка:
Среди многих повестей, рассказов и очерков, освещающих этот сложный и многообразный комплекс эмоций и мышления, привлекают особое внимание две вещи: «Враг Народа» С. Юрасова (изд. им. Чехова) и «Между двух звезд» Л. Ржевского («Грани», № 13) – они взаимно дополняют друг друга.
С. Юрасов берет в поле своего зрения период, предшествующий роковому решению его героя. Он последовательно проводит обычного советского офицера через ряд психологических и бытовых конфликтов, столь обычных в советской жизни. В результате – тупик, из которого лишь один выход – «за черту». Полное отсутствие ходульности, ложного пафоса, обыденность повести Юрасова делают ее правдивой, доходчивой и близкой читателю.
Л. Ржевский избирает последующий период. Отталкивание от советчины уже в прошлом его героя отчасти показанного в его романе «Девушка из бункера». Теперь, преодолевая в себе советское, он идет к русскому мироощущению, идет тем жутким путем, каким шли жертвы «охоты за черепами». Ржевский – вполне выкристаллизовавшийся, строгий к себе писатель, с большим литературным вкусом. Он осторожен и не позволяет себе ни одного рискованного штриха, ни одного сомнительного эффекта. Вероятно, поэтому он и избирает невыгодную для беллетриста форму дневника, отмечая в сноске его документальность. Его герой – Володя Заботкин – идет к России, к слиянию с ее душой, но еще не пришел, не слился с нею. В этом – большая правда. Переход от советчины к русскости национальное оформление и осознание себя – не так просты. Это – сложный, глубинный, психологический процесс, требующий всестороннего, чуткого и настороженного анализа.
Обе повести принадлежат к разделу «литературы факта», основы которой заложены Лесковым. Это сближает их. Роднит их и то, что оба автора отмечают стимул религиозного сознания: С. Юрасов начинает с формулы «Все люди – братья», Л. Ржевский заканчивает страстным воплем молитвы: «Иисусе Христе, ангелы хранители, помилуйте нас в этот страшный час». Оба автора выпукло рисуют порывы своих героев к свободе духовного и плотского бытия.
Хотелось бы видеть оба произведения переведенными на иностранные языки. Они, быть может, научили бы чему-нибудь пресловутых «знатоков русской души».
«Наша страна», Буэнос-Айрес,
21 июня 1952 года, № 127. С. 6
Человеческие документы
Заголовок этой статьи принадлежит О. Бальзаку. Именно он первым в литературе понял и оценил непосредственную, порой примитивную запись пережитого самим пережившим, ценность дневника (но не мемуаров!). Н. С. Лесков пошел дальше: он широко ввел в русскую (а теперь и мировую) литературу метод документации, художественного изображения фактически существовавших лиц, с указанием их имен, времени и места действия. Пользуясь им, он создал широчайшее портретное документальное полотно, имя которому – Русь, Россия.
Чисто русское, религиозное мироощущение Лескова, в противоположность европейцу-рационалисту Бальзаку, помогло ему видеть и показать реальное, земное добро там, где западническое «прогрессивное» направление русской литературы видело и показывало лишь зло, тьму, грязь… В этом основная ценность его творчества, великая заслуга перед русским народом.
Все мы, «старые» и «новые» эмигранты в той или иной мере – пострадавшие от современной России, именуемой СССР, и приоритет зла над добром в нашем ощущении ее, в осознании ее вполне понятен. Но тем ценнее те литературные документы, которые показывают нам скрытое, но реальное добро, сохраненное русской народной душой, несмотря на весь ужас пережитого ею за последние 35 лет.
К числу таких документов относятся выпущенные издательством им. Чехова (Нью-Йорк) книги: «Невидимая Россия» В. Алексеева[124], «Враг народа» С. Юрасова и отчасти «Тайга» С. Максимова. Все перечисленные авторы вступили в сознательную жизнь позже 1917 года. Все они прошли сквозь адское горнило «коммунистического воспитания», «большевицкой закалки», и всё же… сохранили живую русскую душу. Более того, они сумели увидеть ее светлые проблески во тьме окружавшего их зла, сумели о них теперь рассказать.
Религиозное чувство, живущее до сих пор в сердцах пореволюционных поколений русского народа, выражено всего ярче и полнее в повести В. Алексеева «Невидимая Россия». Эта повесть – дневник, в котором автор его безыскусственно, порою с литературной точки зрения примитивно, свидетельствует о религиозных устремлениях русской молодежи, не истребленных ни репрессиями, ни пропагандой профессиональных безбожников, ни бесправным и всесторонним вталкиванием в мозги марксизма, материализма и прочих систем «научной мысли».
В связи с документированными фактами, приведенными автором, и выражением его личных переживаний становятся понятными невероятные при поверхностном взгляде явления: заполнение молодежью церквей, возродившихся в период оккупации, ее активное участие в организации приходских общин, бескорыстная, порой экстатическая работа по воссозданию и украшению храмов и, наконец, принимавшее в некоторых местах массовые формы крещение комсомольцев. Религиозное чувство, живущее в душе самого В. Алексеева, неразрывно с его любовью к России и ее народу. Он не одинок. Со страниц его книги, а так же и многих других произведений «новых» авторов смотрят мыслящие и чувствующие созвучно ему его сверстники.
С. Юрасов в романе «Враг народа» показывает современную русскую молодежь с несколько иной стороны. Он последовательно проводит своего героя через ряд социальных, бытовых и психологических конфликтов, обычных и неизбежных в подсоветской жизни. В результате, при сложении их создаётся мертвый круг, выход из которого один – вступление на путь борьбы с угнетателями души и тела. Есть ли это борьба против России, против ее народа, как старается доказать советская пропаганда? Нет! – отвечает автор. Становясь «врагом народа», его герой (не сам ли он?) вступает на путь истинного служения этому народу. Автобиографические штрихи настолько ярки в книге С. Юрасова, что её можно смело причислить к разряду «человеческих документов».
«Тайга» С. Максимова – тоже документ, в котором автор ярко рисует ужасы социалистической концлагерной повседневности: непосильный труд, голод, побои, звериные условия жизни. Всё это лично пережито им. Но внешняя, физическая сторона кошмара подавляет в нём ощущение внутренней психической части пытки – моральные страдания безвинных жертв социалистического переустройства мира. От стяжавшего уже известность автора можно было ожидать большей глубины.
Говоря о «человеческих документах», принесенных «новыми» писателями из советского ада, нельзя обойти молчанием, к сожалению, еще не выпущенные отдельной книгой, шедшие в «Гранях» повести Л. Ржевского «Девушка из бункера» и «Между двух звезд», тесно связанные между собою. В них мы встречаемся не только с автором-документалистом, но с вполне выкристализировавшимся писателем, фиксирующим факты, облекая их в глубоко и ярко художественную форму. Л. Ржевский не только талантлив, но высококультурен в области литературы и, что очень ценно, строг к самому себе. Его первый роман – «Девушка из бункера» – явно автобиографичен, второй – «Между двух