Подбор авторов «новой» эмиграции случаен. Л. Ржевскому, Б. Башилову, Р. Александрову, Нерусскому, мне, Карпо Линейцу[127] и пр. удалось лишь случайно выскользнуть из советского мира и спастись от пули репатриации. Но не можем же все мы, столь различные, быть одиночками в своем мышлении и мироощущении? Какие-то близкие нам по духу, но пока закамуфлированные группы населения подсоветско-русской terra incognita мы собой представляем и, следовательно, в целом набрасываем контур психического строя подсоветских масс. Я не утверждаю, что этот контур точен и ясен, но всё же он – лучшее, что может получить сейчас русский и иностранный читатель по эту сторону железной завесы. Он – неполная информация о современной жизни, но и не дезинформация о ней.

Мелкопоместного, хотя и родовитого, дворянства (И. Бунин) в современной подсоветской России не существует. Вымерла там благодушная либеральная фрондирующая интеллигенция (Тэффи). Косноязычные кривляки типа А. Ремизова самоупразднились за полной их непригодностью к употреблению. Охотничьи воспоминания и им подобные всплывают лишь в рассказах по пьяному делу от избытка чувств…

Но в сравнительно более легких условиях жизни эмиграции эти литературные анахронизмы еще сохранились. Однако судить по ним о пресловутой «русской душе» в ее современном состоянии – явная нелепость и в этом разрезе они – дезинформация о России и ее народе.

Издательство им. Чехова безусловно не ставит себе коммерческих целей. Его задача, насколько я понимаю ее, познание современной России и отражение ее в зеркале художественной литературы, всестороннее, а не субъективно-однобокое отражение.

Эта задача не только актуальна, но возвышена и благородна. Однако она обязывает ее выполнителей к безусловному отказу от своей личной партийной субъективности в рамках этой их работы.

Первые шаги издательства дают возможность надеяться на честное выполнение ими своей задачи. Появление в каталоге Издательства им. Чехова С. Юрасова, С. Малахова[128], Ю. Елагина и, особенно, искреннего дневника В. Алексеева указывают на некоторую ширину подхода к задаче. Хотелось бы и дальнейшего его расширения.

Перепечатка удушенных советчиной авторов (очень нужная сама по себе) имеет существенные дефекты: в сборник А. Ахматовой не вошли многие ее стихи 1918–1922 гг., очень ценные для характеристики ее резко отрицательного отношения к революции, а в сборнике рассказов М. Булгакова, при очень ценных и характерных для него «Роковых яйцах», бледны и мало понятны теперь «Дьяволиада», «Похождения Чичикова». Хотелось бы видеть вместо них «Белую гвардию» или «Дни Турбиных». Хотелось бы и «Красного дерева» Б. Пильняка, стихов М. Волошина, стихов и статей Гумилева.

Безусловно нужны и ценны переиздания Н. Лескова и Ф. Тютчева. Хотелось бы продолжение выпуска Н. Лескова. Интерес к нему очень велик, а достать его книги трудно.

Предисловия редакции даны дельно, четко и объективно.

Состав редакции Издательства им. Чехова полностью «прогрессивен». Представителей национального русского мышления в нем не имеется. Это заставляет опасаться и здесь засилья «второй цензуры».

Но во главе редакции стоит В. Александрова[129] – литературный критик, показавший даже на страницах партийного органа РСДРП, «Социалистического вестника», свое умение стать в оценке художественной литературы выше партийных рамок, подняться до возможного предела объективности, преодолеть многие кастовые пережитки, критик, которого можно смело назвать наиболее свободомыслящим в своей среде. Это дает надежды на успех в выполнении издательством им. Чехова своей задачи.

От всей души пожелаем ему этого успеха. Будем все вместе – и писатели, и издатели, и читатели – помнить, что политическая тенденциозность и односторонность несут смерть художественной литературе, превращая ее в пошлую пропаганду. За подтверждением этого ходить недалеко. Не забудем, что тенденциозность выражается не столь сверхмерным утверждением своей идеи, сколь заглушением голоса инакомыслящих, их «лишенством».

Издательству им. Чехова предстоит прорубить окно в психический мир современной плененной России. Помоги ему Бог прорубить его шире, светлее, без тюремных решеток «второй цензуры».

«Наша страна», Буэнос-Айрес,

7 июня 1952 года, № 125. С. 6

Леонид Ржевский.

«Между двух звезд»

Одна из этих звезд – кроваво-красная, горящая над одной шестой мира и бросающая свои зловещие отблески на остальные пять шестых. Ее лучи несут смерть. Для многих, многих смерть от этих лучей – неизбежна.

Другая – белая, из тех, что красуется над развевающимся за океаном полосатом флагом. Что сулят ее лучи тем, кого лучи красные обрекают на смерть? Свободу? Раскрепощение от оков страха пред красной? Или, быть может, хотя бы лишь возможность сохранить свою маленькую индивидуальную жизнь? Хотя бы лишь это?..

Между звездами – тяжелый тернистый путь. Путь к неизвестности. Этим путем пошли миллионы израненных, измученных, порою наполовину сожженных красными лучами русских людей.

Многие ли из них дошли до желанной цели?

Пошли миллионы, дошли тысячи. Дошли ли? Дала ли им белая звезда то, к чему они стремились, преодолевая возникавшие на их пути препятствия?

Этой теме, отражению пути, вернее множества внешне различных путей, по которым растекалась волна русской эмиграции 1942–1945 гг., посвящена большая повесть Л. Ржевского «Между двух звезд». Терминологическое различие между повестью и романом очень неясно. Романом принято называть литературное произведение с широко развитой фабулой. С этой точки зрения «Между двух звезд» – роман. Его фабула четко разработана автором, но вместе с тем она тонет в глубине фона, на котором она развернута. Фон вовлекает ее в себя и выступает сам на первое место. Кажется, что он поглощает и самого автора, по крайней мере большую часть его внимания. Этот фон состоит из множества персонажей, дающих в целом обильную портретами галерею русского беженства 1942–1945 гг., их индивидуального для каждого внутреннего отношения к уходу из-под лучей красной звезды и к самой красной звезде.

Л. Ржевский показывает и перебежчиков по воле, и – поневоле. Последних даже, пожалуй, больше, чем первых, т. к., будучи глубоко правдивым в своем литературном творчестве, автор наносит на широкое полотно своей картины лишь то, что он сам ясно видел, проанализировал и распознал. А видел он, как мы можем судить по его произведению, ту струю беженской волны, которая текла по руслу лагерей военнопленных. Но были и другие. Во-первых, шедшая по руслу остарбейтеров и, во-вторых, небольшая по своему объему, но ярко окрашенная струя тех, кто вступал на тернистый путь исключительно по своей воле, стремясь во что бы то ни стало и куда бы то ни было уйти от ненавистной ему кровавой звезды торжествующего социализма.

Были и такие. Л. Ржевский зарисовывает их образы вскользь, несколько поверхностно. Но не будем ставить этого ему в вину, т. к. к тому имеется очень веская причина. Если бы какой-либо русский беженский автор посмел бы и в настоящее еще время показать полностью тех, русских, глубоко русских людей, которые