воином и потерял на службе глаз и пятку»; 106 он настаивает на том, чтобы в девятый раз рассказать, как он обстрелял французский корабль у мыса Финистерре. Он приказывает своему слуге Тому Пайперу подтвердить его слова, и тогда Том «открыл рот, как задыхающаяся треска, и, с каденцией, подобной той, с которой восточный ветер поет через щель», дал необходимую поддержку. (Здесь, возможно, Стерн взял некоторые подсказки для дяди Тоби и капрала Трима).

Смоллетт весело рассказывает о том, как миссис Гризл ухаживает за коммодором, чей одноногий лейтенант Джек Хэтчуэй умоляет его не позволять ей «подвести его под корму», потому что, «если вы прикрепитесь к ее пупу, она отшлепает вас, и каждая балка в вашем теле треснет от напряжения». Коммодор успокаивает его: «Никто и никогда не увидит, как «Хозер Труннион» ложится на корму вслед за любым другим судном в христианстве». 107 Однако многочисленные уловки разрушают его целомудрие; он соглашается «схватиться», то есть жениться, но идет на сращивание «как преступник на казнь… словно каждый миг боится распада природы». Он настаивает на гамаке в качестве брачного ложа; тот ломается под двойным грузом, но не раньше, чем дама «сочтет свою великую цель достигнутой, а свою власть защищенной от всех потрясений судьбы». Тем не менее эта пупочная помолвка заканчивается безрезультатно, и миссис Траннион снова прибегает к бренди и «обязанностям религии, которые она исполняла с самой язвительной строгостью».

Сэр Вальтер Скотт изобразил Смоллетта в сорокалетнем возрасте «необыкновенно красивым, черты его лица привлекательны, и, по общему свидетельству всех оставшихся в живых друзей, его беседа в высшей степени поучительна и забавна». 108 По общему мнению, он был человеком горячего нрава и яркой речи. Так, он охарактеризовал сэра Чарльза Ноулза как «адмирала без поведения, инженера без знаний, офицера без решимости и человека без правдивости». 109 Адмирал привлек его к ответственности за клевету, и Смоллетт получил три месяца тюремного заключения и штраф в сто фунтов (1757). Вместе со своей вспыльчивостью он приобрел и множество достоинств: он был щедр и гуманен, помогал бедным авторам и стал, по словам сэра Уолтера, «заботливым отцом и ласковым мужем». 110 Его дом на Лоуренс-лейн, Челси, был местом встречи мелких переписчиков, которые принимали его пищу, если не советы; некоторых из них он организовал в корпус литературных помощников. Он был одним из первых прозаиков (Драйден — первый поэт?), заставивших книготорговцев поддерживать его в состоянии, подобающем его гению. За год он зарабатывал иногда по шестьсот фунтов, но для этого ему приходилось много работать. Он написал еще три романа, два из которых были незначительными; уговорил Гаррика поставить его пьесу «Расправа», которая имела успех благодаря своим нападкам на Францию; он с язвительностью писал в несколько журналов и редактировал «Британник» как рупор тори. Он перевел «Гиль Биаса», несколько произведений Вольтера и (с помощью ранней версии) «Дон Кихота»; он написал — или возглавил — девятитомную «Историю Англии» (1757–65). Конечно же, он использовал свою «литературную фабрику», состоящую из халтурщиков с Груб-стрит, при составлении «Всеобщей истории» и восьмитомного «Современного состояния наций».

К 1763 году, в возрасте сорока двух лет, он поплатился подорванным здоровьем за свою жаждущую приключений, работы, драк и словарного запаса жизнь. Врач посоветовал ему обратиться к специалисту, доктору Физесу, в Монпелье. Он поехал, и ему сказали, что его астма, кашель и гнойные выделения указывают на туберкулез. Не желая возвращаться в зеленую Англию, он остался на континенте на два года, покрыв свои расходы написанием книги «Путешествия по Франции и Италии» (1766). Здесь, как и в романах, он продемонстрировал свой быстрый, острый глаз на признаки и манеры индивидуального и национального характера; но он посыпал свои описания откровенной язвительностью. Он говорил кучерам, попутчикам, трактирщикам, слугам и иностранным патриотам все, что о них думает; он оспаривал каждый счет, поносил французское и итальянское искусство, поносил католицизм и называл французов жадными ворами, которые не всегда прикрывают свои кражи вежливостью. Послушайте его:

Если француза принимают в вашу семью… первое, чем он отплатит за ваши любезности, это займется любовью с вашей женой, если она красива; если нет, то с вашей сестрой, или дочерью, или племянницей… или бабушкой…. Если его обнаружат… он нагло заявит, что его поступок был не более чем простой галантностью, которая во Франции считается неотъемлемой частью хорошего воспитания. 111

Смолетт вернулся в Англию, значительно улучшив свое здоровье. Но в 1768 году его недуги возобновились, и он обратился за лечением в Бат. Воды Бата оказались для него бесполезными, а сырой воздух — опасным; в 1769 году он вернулся в Италию. На вилле близ Ливорно он написал свою последнюю и лучшую книгу «Экспедиция Хамфри Клинкера», которую Теккерей считал «самой смехотворной историей, когда-либо написанной с тех пор, как зародилось доброе искусство написания романов». 112 Это, безусловно, самая приятная и милая из книг Смоллетта, если мы можем смириться с небольшим количеством скатологии. Почти в самом начале мы встречаем доктора Л-на, который рассуждает о «хороших» или «плохих» запахах как о чисто субъективных предрассудках, «ибо каждый, кто притворялся, что его тошнит от запаха чужих выделений, с особым самодовольством нюхал свои собственные; за истинность этого он взывал ко всем присутствующим здесь дамам и господам»; 113 затем следует страница или две еще более едких иллюстраций. Избавившись от этой неприятности, Смоллетт придумывает веселую компанию персонажей, которые своими письмами продвигают повествование вперед самым невероятным и восхитительным образом. Во главе их стоит Мэтью Брамбл, «старый джентльмен» и непобедимый холостяк, который служит голосом Смоллетта. Он отправляется в Бат за здоровьем, но вонь его вод впечатляет больше, чем их целебная сила. Он ненавидит толпы и однажды упал в обморок от их корпоративного запаха. Он не выносит ни загрязненного воздуха Лондона, ни его фальсифицированной пищи:

Хлеб, который я ем в Лондоне, — это пагубная паста, замешанная на меле, квасцах и костяной золе; невкусная на вкус и разрушительная для конституции. Хорошие люди не знают об этой подделке, но предпочитают ее полезному хлебу, потому что он белее…. Таким образом, они жертвуют своим вкусом и здоровьем… а мельник или пекарь вынуждены их отравлять…. Такая же чудовищная испорченность проявляется в их телятине, которую отбеливают путем многократных кровопусканий и других злодейских искусств… так что человек может с таким же комфортом пообедать фрикасе из лайковых перчаток…. Вы вряд