лобок, короче, все на свете видел.

– Я тебе перезвоню, – сказал я и отложил телефон. Потом закашлялся, как бы если она вдруг еще не поняла, что я здесь, даже после того, как я голос подал.

Женщина была тощая, совсем плоскодоночка, но очень красивая. Волосы у нее были длинные, до пояса, и такие гладкие, сильные и густые, как в рекламе шампуня. Она была изящная, словно статуэтка, смуглая, черноглазая, с удивительно правильными чертами.

– Здравствуй, – сказала она грудным, глубоким голосом, и я ущипнул себя – убедиться, значит, что не сплю. – Ты, наверное, Борис.

– Наверное.

Уверен я не был.

Она развернулась ко мне, рубашку застегнуть и не подумала.

– Тебе про меня, должно быть, рассказывали.

– Не. Я б запомнил.

– В таком случае все понятно. – Она легко, как у себя дома, включила чайник, открыла ящичек, достала жестяную банку с чаем. – Меня зовут Марисоль.

– Красивое имя.

Ну, не знал я, что голой бабе на моей кухне сказать. От нее и пахло так холодно, так странно. Теперь я понял: от нее змеей пахло. И отцом, очень сильно. Вот почему меня запах постороннего в доме сразу не насторожил – очень был разбавлен.

Марисоль было чуть за тридцать, но она стояла с таким серьезным, строгим лицом (я думал, у голых людей таких выражений на щах вообще не бывает), что сначала показалась мне чуть ли не на десять лет старше.

– Спасибо.

– Вы типа мексиканка?

– Аргентинка. Наполовину.

– А еще наполовину?

– Еврейка.

Тут я присвистнул. Она приподняла одну бровь, не улыбнулась, но глаза у нее стали насмешливые.

– И вы – змея?

– Змея.

Тут я, короче, стал смеяться. Жидомасонская рептилоидка склеила папку моего. Потом, правда, взглядом снова наткнулся на ее острые темные соски и подавился этой шуткой.

– Ты весь красный, – сказала она.

– Это от смеха.

– Правда?

Она нашла в холодильнике обычное молоко, разбавила им свой чай и села прямо передо мной. Под столом я мог чувствовать слабое тепло ее коленей.

Змеи, я слышал, заметно холоднее других звериков и даже людей.

– Я вас не видел никогда, – сказал я только, чтобы хоть чего-нибудь из себя выдавить.

– Да. Взаимно.

Она надо мной насмехалась. Глаза у нее были пусть теплого цвета, но невероятно холодные. С узковатыми даже для утреннего света зрачками. Вроде и не заметишь, если не захочешь. А захочешь заметить – так не забудешь потом. Наверное, змеек вроде нее в Средневековье на костре сжигали.

Я смотрел на ее грудь, на изгибы ее тела, на эту, ну как там в поэзии, дельту Венеры, и, бля, все шло не очень хорошо. Но я не мог уйти, это мне казалось постыдным. Не можешь, значит, себя в руках держать, крысеночек. А если еще и отцу бы рассказала?

Как представлял, что они оба надо мной смеются, так дурно делалось. Так что сидел и надеялся, что она не заметит, что у меня стоит, а если и заметит, то, ой каламбур дурацкий, оценит мою стойкость.

Надо было срочно себя чем-то отвлечь. Марисоль болтала ложечкой в чашке, извлекая мерное, колокольчиковое звяканье. Ну хоть на нем-то сосредоточься, Боречка.

Раз, значит, два, три, четыре, блин, пять, шесть, сука, жесть.

Ну, я и спросил:

– А змеи-то чем занимаются?

– Нет ли у вас сладкого?

Хитрая уловка, подумал я, хочешь, чтобы я поднялся со своего места и опозорился? Не будет этого.

– Не-а, все закончилось.

– А сахар?

– Во, на столешнице стоит.

– А ты не джентльмен.

– Прямо-таки нет?

– Совершенно. Так ты хотел узнать, чем занимаются змеи?

Она прищурилась, и я подумал: сейчас ответит что-нибудь вроде «едят крыс».

– Мы храним знания.

Она вытянула длинную смуглую ногу, невероятно стройную. На лодыжке у нее болтался серебряный браслет с полумесяцами и круглым, плоским лунным камнем. А на ее бедре я увидел синяки, наливающиеся силой и синевой.

Марисоль глянула на меня с интересом. Странное дело, в ней не было ни капли кокетства. Скорее уж она просто издевалась.

– Вроде каких?

– Все. С самого сотворения мира. Помнить – наша обязанность.

Ну, тут я уже вправду разозлился.

– И что же важного случилось в 1344 году?

Она ответила без единой запинки.

– Было остановлено извержение Катлы в Исландии, уныло проиграна битва лис за предотвращение конфликта Венеции и Венгрии…

– Венеции и Венгрии, серьезно?

Но Марисоль не обратила на меня внимания, продолжила она как ни в чем не бывало, будто я ее и не прерывал. Уже не издевательски, скорее как-то нечеловечески.

– Кроме того, твои сородичи помогли сдержать эпидемию чумы в Европе. Очень ненадолго. А вот в Азии дела уже тогда были плохи. Ты знаешь о Сварте Дауэн? Конечно, она уже более поздний персонаж, эпидемия в Скандинавии началась только в сорок девятом.

Ой, как же я рад был уцепиться за любую постороннюю мысль, чтобы не думать о ее чудной фигурке, о ее манящей открытости. Марисоль усмехнулась, как бы все мои мысли прочитала.

– Это норвежская старушка-крыса. Память о ней исказилась до неузнаваемости. Теперь считается, что так норвежцы персонализировали чуму. Она приходила с граблями в одной руке и метлой в другой. Если начинала мести – значит, в селении не останется ни одного человека, если же граблями по земле водила, то кто-то и выживет после того, как болезнь проедется по деревне.

– Жутковато звучит.

– Да. На самом же деле она приходила, рыла яму, которую люди по вполне понятной причине считали братской могилой и ложилась в нее. Ее почти отовсюду гнали, кому нужна такая сумасшедшая дамочка? И те, кто обходился с ней так жестоко, за это платили. Вовсе не потому, что старушек нужно уважать. Она должна была успеть вытянуть из земли дурное, и не всегда у нее было время. Люди не доверяли ей, и это приносило им великое горе.

– Хорошая мораль какая.

– А были бы терпимее к сумасшедшим, может быть, у двух третей норвежского народа, унесенных чумой, все сложилось бы куда удачнее. Сварте Дауэн – иконический пример, символ эпохи. Но ты представляешь, сколько твоих братьев и сестер погибло по всей Европе, потому что люди полагали, будто те накликают беду? Как вообще выглядел тогда человек, роющий яму в здоровой пока еще деревне?

– Мрачновато.

– Не то слово, Борис. А знаешь, почему так вышло?

Тут я вскочил, я и забыл, чего у меня там, все прошло прям, так я разозлился.

– Нет уж! Даже не начинай!

– Не начинать чего?

Она вскинула голову, по-змеиному тонко улыбнулась.

– Ай, у тебя работа! Книжки читать! Старичков змеиных слушать! А