– Что – бабка? – Шиза нехотя оторвался от телефона.

– Вены режет!

– К-кому? – хохотнул Шиза, но по лицу Бабая понял, что не до шуток. Вскочил и побежал следом за очевидцем, влетая на кухню, уже готовый к худшему. Однако бабка Фрося, живее всех живых, промокала салфеткой затягивающийся на глазах порез на руке.

– Куда побег, малоумный? – обратилась она к белому, что для того было противоестественно, Бабаю. – Говорю ж – все по рецепту, как положено. Две столовые ложки крови, одна соли морской… Морской нема, взяла йодированную нашенскую. Мы ее сейчас, оп, в баночку и на мороз на часок…

– Бабка, ты чё т-творишь? – Шиза обращался к ней уже по-свойски, как будто полжизни в их семье прожил.

Та цокнула, закупоривая добытый из неизвестно каких закромов пузырек из-под марганцовки, внутри которого проглядывалось противно-темное. Черный кот, нырнув под длинную бабкину юбку, принялся тереться так, словно хотел высечь искру из ее деревянной ноги. Если нога, конечно, была б деревянной.

– Ты вот стриженая башка – дай пирожка! – Непонятно как дотянувшись, бабка ткнула острым пальцем в лоб, прямо в середину челки, и Шиза недовольно пригладил волосы. – Ничего не чуешь, а лезешь. Вона цыганчонка отправляешь волку в брюхо, а как он там будет, ты подумал, а? Посмотри на него – в него плюнь, пришибешь насмерть!

– Да ну что вы тоже из меня немощь совсем делаете, баб Фрося, тем более я сам вызвался, – оскорбился Бабай, а Шиза хмыкнул:

– Он у-у-умнее, чем к-кажется.

Бабку это не убедило. Шаркая тапками, она открыла форточку и вывесила наружу пузырек на длинном шнурке.

– Кровь моя убережет его похлеще вас. Схоронишься под кустом каким – не найдут, а если схватят – так не удержат, – пояснила она и деловито засуетилась, прибирая со стола и отпихивая кота ногой. – С утреца на шею пущай повесит. До обеда точно не рассосется.

– Сп-пасибо, – выдавил из себя Шиза, и она снова цокнула, только уже одобрительно.

Бабка была в курсе, что утром они поедут вызволять «белобрысенького», и поначалу возмущалась, что Яр двинет вместе с ними. Мол, сами погибайте, а внучка не дам, грудью лягу. Скандалила с Яром, потом сказала, что тоже отправится со всеми, и, получив отказ, опять скандалила.

– Дайте мне пять минут, – сказал Яр, выпроваживая всех из кухни.

За дверью стало тихо. С бабкой Яр шушукался долго, но все равно убедил ее, что он взрослый и сумеет постоять за себя. Тем более что им, «сосунам», куда проще, чем остальным, в случае чего. Но Шиза за него и не переживал – и правда выкрутится, Бабай тоже, Винни так вообще в замес не попадет, ее дело ждать всех на «уазике» и дать по газам, когда нужно. У него все было просчитано. За себя Шиза не переживал никогда: до смерти не убьют, он живучий, как бродячая собака. И такой же злой. Немного стремно перед Олей, что без ее согласия решился на такое непростое и рисковое дело, но когда она узнает, ради чего, то, конечно, поймет. Она из тех, кто сама за своих на смерть пойдет без раздумий. В этом они тоже похожи.

До самого конца Шиза не оставлял попыток добиться от Хромовой барабашки помощи. Тряс шкатулку с балериной, открывая-закрывая и морщась от надоевшей уже музыки, стоял у шкафа, глядя внутрь, потом – в ящик стола, приказывал отдать оружие, но ничего не происходило. Оставшись один, он даже опустился на корточки перед ящиком, погладил его и попросил:

– Б-братан, ты же п-понимаешь, что Васю зам-м-мочат?

Ящик выдвинулся. Поверх кулька с вечными конфетами лежала пожелтевшая газетка, притащенная из неизвестности. Шиза уперся взглядом в заголовок статьи: «„Я не могу“ – отрицательные аффирмации влияют на нашу жизнь».

– Понял, – вздохнул Шиза.

Видимо, буфет не мог помочь по своим, метафизическим причинам. Вася вроде бы говорил, что на больших расстояниях барабашковые способности не работают, а шкафчик на вокзале был уже слишком далеко и как будто в прошлой жизни. До последнего Шиза искал другие варианты добыть хоть что-то. Списался со знакомым, тот со своим, тот еще с одним, и наконец ему подсуетили цифры парня, который имел прямой выход на поставщика, однако ничего не вышло: барыги не было в городе на все праздники, и «два, желательно три, мешка строительного песка» Шизе никто продать не мог, даже за большие деньги. На стрелу впервые за всю его взрослую жизнь он должен был ехать без ствола, и это было – как ехать без трусов.

– Макс. – Подошедшая Винни положила руку на его плечо, а потом села рядом и уткнулась лбом ему в шею. – Я тоже очкую. Но ты его вытащишь – это же ты.

– Ага, как Лешего с Т-Толяном, – сказал Шиза, глядя в стену перед собой.

– Тебя там не было. И меня. И если бы не ты, не было бы и Антошки. Макс.

– А?

Винни потерлась лбом о его шею, как делала в детстве, когда они сидели у медпункта, куда приезжала комиссия на осмотр. Мальчики – отдельно, девочки – отдельно, но она все равно умудрялась прибегать и сидеть вот так, пока ее не находили и не тащили обратно в другую очередь. С ее слов Шиза знал, что с девочками там делают какую-то стыдную херню – заставляют снимать колготки и щупают холодными пальцами в перчатках. Винни этого всегда боялась, даже больше, чем тетку, которая засовывала в ухо прибор, похожий на дудку. Воспетки думали, что она обязательно снюхается с ним, Шизой, потому что всегда прибегала именно к нему, но прогадали – залетела она от Беса. Но привычка прибегать к Шизе в моменты страха перед будущим осталась, пока они не стали совсем взрослыми и не обзавелись общим домом и бизнесом. И вот снова она тут, цепляется за него, а он не может от всего сердца сказать ей, что все будет хорошо.

– Все, н-не ссы, – когда пауза затянулась, произнес Шиза, потрепав ее по макушке и легко отталкивая от себя. – Если буду под-дыхать, то обещаю п-пристрелить Васю раньше – чтоб эти п-потом… не гиенили.

Винни усмехнулась, и Яр, вошедший в комнату сначала