– Я тоже вспоминала о нем. Обо всех вас.

Краем глаза Харпа заметила, как просветлело лицо брата. Он заулыбался, обрадованно и наивно, точно ребенок. Он и был еще ребенком, даром что старше и на голову выше ее. Их разделяла не только пропасть из времени, проведенного врозь, но и пропасть опыта, полученного за это время.

На долю Дорха выпало куда меньше передряг и страданий. Он не подозревал, что значило по-настоящему мучиться, когда отчаянье беспрестанно рвало сердце на части. Каждый день проводить в борьбе с обстоятельствами, с окружающими, с самим собой. Не знал, каково это – выживать. А еще понятия не имел, что действительно значило – убивать.

Харпа внезапно улыбнулась собственным мыслям. Вот и хорошо. Хорошо, что он всего этого не знал.

– Поесть бы, – бросила она. – В животе сосет.

– Так давай поохотимся! Как в детстве, – живо отозвался Дорх.

Харпа поглядела на него недоверчиво. Она и не помнила, когда последний раз охотилась в зверином обличье. Когда испытывала то одуряющее чувство свободы, заставлявшее сердце бешено колотиться от дикого, животного восторга.

Она неуверенно переступила с ноги на ногу. Дорх дело говорил. «Проклятье! – вспыхнуло у нее в голове. – Была не была!» Харпа кивнула. На губах ее заиграла широкая улыбка, самая искренняя и радостная за очень долгое время. А янтарные глаза разгорелись, точно крупные угли.

Ветер обласкал незримыми пальцами рдяный мох на холме. А мигом позже на него ступила большая мохнатая рысья лапа. Брат с сестрой, обратившись, медленно и мягко спускались к подножию. Зверь покрупнее с неподдельной нежностью поглядел на другого. Тот в ответ нетерпеливо тряхнул палево-дымчатой головой и бодро двинулся вперед.

IV

Хейта задумчиво глядела по сторонам. Трапезная находилась в отдельном помещении. Здесь собирались лишь с одной целью – на застолье, по поводу веселому и не очень. Нынче же повод был совсем не веселым.

По стенам потрескивали светильники. Повсюду рядами стояли узкие столы с лавками, а в конце на деревянном возвышении находился массивный стол с резными креслами – места для главы и его семьи.

Хобард медленно поднялся по ступеням и сел за стол. Эшгар занял место по правую руку от него, весь напряженный и натянутый как тетива. По скорбному лицу легко угадывалось, что он как нельзя лучше осознавал весь ужас сложившейся ситуации.

Хейта и ее спутники тоже заняли места за одним из столов. Девушка пытливо огляделась. Со стороны могло показаться, что ее просто одолевает любопытство. Но мысли Хейты были заняты совсем иным. Убийца Берха наверняка был с ними сейчас, в этом самом зале. А потому ухо надо было держать востро.

Один из оборотней, коренастый, с густой копной рыжевато-русых волос, направился к столу Хобарда. Он что-то говорил, Хобард только молча кивал. Как видно, смекнула Хейта, принимал соболезнования. Наконец, оборотень почтительно поклонился и направился к своему столу. Хейта цепко вглядывалась в его лицо, силясь уразуметь, походил тот на подлого убийцу или нет.

А лицо было худощавым и длинным. Обрамленное жесткой щетиной, с прямым носом, маленьким ртом и небольшими, но очень жесткими карими глазами, оно не вызывало теплых чувств и походило скорее не на морду рыси, а на лик какой-то яростной хищной птицы.

Хейта нахмурилась. Их обладатель мог сколько угодно уверять Хобарда в том, что ему жаль, но это было явной ложью. Он не умел сострадать, но прекрасно знал себе цену и любил быть лучшим во всем. Он и подошел для того, чтобы лишний раз себя показать, не иначе. Его высоко задранный подбородок словно говорил: «Поглядите, вот я каков. Не то что ваш никчемный глава».

Хейте подумалось, что это верней всего был оборотень Горт, про которого намедни сказывал Эшгар. Наверняка она знать не могла, а развеять ее сомнения мог только сам советник, но он пока был далеко.

К столу, где расположились путники, подошла девушка с подносом, заставленным резными мисками. Она явно была из местных: ясноглазая, белозубая, с пышной копной пепельно-русых волос. Хейта помнила, что северные рыси-оборотни отличались от своих дальних собратьев. Росту они были меньшего, кожа – светлее, а волосы всегда имели приятный серебристый оттенок.

Девушка ловко расставила на столе миски с наваристой ухой, а посредине водрузила блюдо с хлебом, таким душистым, точно он только что выпрыгнул из печи. Путники, разом повеселев, бодро принялись за еду. Только несчастный Мар, уныло поглядев на стол, подпер кулаком щеку и тяжко вздохнул.

– Как видно, для голодного упыря отдельного блюда они не спроворили… Из селения в селение иду, а везде все то же.

– Ты же утром сырой рыбы слопал целое ведро! – с усмешкой поглядел на него Брон, отправляя в рот очередную ложку горячего бульона.

– Так то было утром! – обиженно отозвался тот. – Что я, по-твоему, раз в день должен есть? Да, пищу мы потребляем иную. Но аппетит у нас тоже будь здоров!

– Мне ли не знать! – продолжал насмешничать Брон.

– Смейся-смейся, – шутливо пригрозил ему Мар. – Вот когда ты будешь голодный, а я слопаю что-нибудь жирненькое, тогда я тоже над тобой посмеюсь!

Брон только недоверчиво хмыкнул. Мол, ну-ну, жду не дождусь. И продолжил преспокойно есть. Хейта поглядела на него укоризненно. Она понимала, что стала всего-навсего свидетелем привычной беседы двух закадычных друзей. Однако Мара, обделенного должным для гостя вниманием, ей все равно было немного жаль.

– Хочешь, после обеда вместе за деревню прогуляемся? – предложила она упырю. – Я воздухом подышу, ты – поохотишься.

Тот поглядел на нее обрадованно, точно преданный пес, которого хозяин пообещал взять с собой в лес, и согласно кивнул.

– Ну вот и славно, – подытожил Гэдор. – Стало быть, голодная смерть нашему Мару не грозит!

Хотя шутить о смерти на похоронах вроде как не пристало, никто из друзей не подумал об этом. И они дружно зашлись тихим смехом. Им нечасто выпадало вот так спокойно сидеть и есть, никуда особо не спеша.

Хейте вдруг подумалось, как же хорошо странствовать в компании таких вот спутников. Да и не просто спутников уже, а, наверное, даже друзей. В деревне-то у нее друзей никогда не водилось. Девушка так привыкла к одиночеству, что думала, будто большего ей и не нужно. Но, сидя в окружении Мара, Брона и Гэдора, Хейта почувствовала, что обрела что-то ценное. То, что, оказывается, ей нужно было больше всего на свете. Сердце ее задрожало. В нем словно заскрипел и развязался застарелый болезненный узел.

Не хватало только Харпы. При мысли о ней