Глава 3.

Они спустились ещё на уровень. Лестница закончилась почти у Амфитеатра. Облицованный сияющим золотом, он был похож на драгоценную чашу Грааля.

Перед Амфитеатром высился абстрактный монумент: серого металла конус, увенчанный золотым шаром, из которого ввинчивалась ввысь расширяющаяся воронкой спираль.

– Что за аллегория? – Даниэль кивнул на монумент.

– Попробуй догадаться, – предложил Амир.

Даниэль подумал с минуту.

– Ну, предположим, это что-то о научном или творческом поиске… Сталь внизу – это база опыта и знаний, накопленных предками, золото – момент гениального озарения, которое «Эврика!», а спираль – неизведанное, к коему до́лжно стремиться.

– Браво, Даниэль! – восхитился Амир. – Ты почти угадал. Скульптура называется «Вечность». Конус внизу – это прошлое, которое не изменить, шар – настоящее, которое «Carpe diem!», и спираль – неизведанное, эфемерное грядущее.

– Скажи, Амир, а унитазы у вас тут тоже золотые, при коммунизме?

– Ну не из санфаянса же их делать, когда под рукой в избытке есть красивый и долговечный материал.

И как всегда, было непонятно: шутка это или нет.

К Амфитеатру они не пошли, свернули налево к аттракционам.

Но и к аттракционам они не пошли, обогнули их слева и попали на аллею из акаций, украшенных по одну сторону от булыжной дорожки жёлтыми, по другую – оранжевыми соцветиями. Шуршали струи поливальных механизмов, уютно пахло влажной землёй.

Аллея упёрлась в стену города. В ней была вырезана высокая треугольная арка, обрамлённая чёрным гранитом, по сторонам и над которой до самого неба протянуты рядов десять окон такой же формы и в таких же окладах. На верхнем углу входной арки золотыми, конечно же, но строгими, без финтифлюшек, рунами обозначилась короткая, как аббревиатура, надпись.

– Это наш научный и медицинский сектор. Здесь ты пройдёшь обследование и будешь жить и работать, – объявил Амир.

Через автоматические двери они прошли в вестибюль. Интерьер здесь был как в пятизвёздочном отеле. За стойкой стояли двое в форменных куртках – один в голубой, другой в синей. Когда группа во главе с Амиром проходила мимо них, тот, что был в голубой, промычал что-то с вопросительной интонацией, араб только кивнул в ответ.

Пока они ехали в лифте, Даниэль сообщил, что не прочь посетить уборную.

Унитаз таки оказался не золотым, а из светло-серого глянцевого металла. Вода в кране бодрила холодом, как ключевая.

Выйдя, Даниэль заметил:

– Ты напугал меня, Амир, я думал, и впрямь золотые…

– Это палладий, Даниэль. Золото слишком легко царапается.

«Конечно, палладий… Платина ещё скажи!» – проворчал про себя Даниэль. Странный юмор араба начинал уже раздражать. Или это всё-таки был не юмор?

Коридоры научного сектора напоминали внутренности инопланетного космического корабля. Двери тут тоже были треугольные и разъезжались на три стороны, как лепестки диафрагмы старинного оптического фотоаппарата. Через них входили и выходили люди в жёлтых, голубых, синих и красных комбинезонах. Амир подошёл к одной из дверей и нажал на подсвеченный треугольник на стене. Дверь с тихим шипением исчезла в стене.

– Знакомься. Я зайду за тобой позже, – и ушёл.

Даниэль вошёл и оторопел от представшего перед ним зрелища.

Посреди небольшой комнаты, на фоне треугольного окна, стояло нечто круглое и мягкое, при взгляде на которое в мозгу всплывает слово «оттоманка». А на ней возлежала… Именно возлежала, а не что-нибудь там… на ворохе пёстрых шёлковых подушек восхитительная огненно-рыжая женщина… Нет! «Женщиной» назвать её язык не поворачивался… Дива.

Возраст дивы определить было сложно. Скорее всего она была молода, или это многочисленные милые веснушки, сплошь покрывающие её лицо и обнажённые руки, заставляли так думать. Нет. Она определённо была очень молода. Идеально гладкая кожа. Пухлые полуоткрытые губы. Светло-карий взгляд в обрамлении языков пламени – такими густыми и длинными были ресницы. Внешние углы глаз были приподняты, как у лисицы. Огненный вихрь вокруг головы, волнами уносящийся за плечи, густой и как будто тяжёлый. Казалось, что нежной и тонкой руке, подпирающей голову, должно быть непомерно трудно.

– Нас не представили… – начал было он, налюбовавшись, но она остановила его движением руки и указала на пуф, который стоял тут же. Он сел.

– Твоё имя мне известно. Попробуй угадать моё, – голос её звучал как волшебная музыка.

– Не знаю… Персефона44? – предположил он.

– Забавно. Но нет.

Даниэль пожал плечами.

– Может, будут какие-то подсказки?

– Я надеялась, тебе подскажет сердце… – лицо её изобразило грусть. – Даю три подсказки. Первая. Я родом из Центральной Африки, мой народ живёт между реками Конго и Луалаба.

– Боюсь, это звучит странно. Ты совсем не похожа на африканку. Разве что какая-то тотальная пластика. Я тоже выгляжу не так, как меня задумывала природа.

– О да. Пластика действительно тотальная… Вторая подсказка. Моё имя носил пингвин из советского мультфильма 1986 года.

– Шутишь? Это вообще не подсказка. Меня тогда и в помине не было.

– Тогда подсказка третья, последняя. Моё любимое начало за чёрных – французская защита.

– А что будет, если я не угадаю? – и тут до него дошло. – Постой… На что ты намекаешь? Ты Лоло? Но это же невозможно…

– Но это же я, Даниэль! Я!

Она вскочила с кушетки и закружилась, смеясь. Халатик-кимоно разлетелся, обнажая длинные, ровные ноги.

– Не понимаю… – прошептал Даниэль.

– Я – Лоло! Шимпанзе бонобо, сознание которой перенесли сначала в виртуальную реальность, а потом в это тело, – она остановилась, кокетливо изогнулась и указала куда-то на область живота обеими руками, – которое вырастили in vitro. В моём случае человек буквально произошёл от обезьяны. Миллионы лет эволюции в одной отдельно взятой особи.

– Как это так «перенесли»? Сознание – это что, мебель какая-то, можно из одной квартиры в другую перетаскивать?.. – пробормотал он.

В её смехе он уловил знакомые нотки; голос хоть и был другой, но та же диковатая интонация.

– Не совсем точное сравнение. Это скорее не мебель, а… – она на секунду задумалась, – монитор, на который передаётся информация с камер наблюдения… Ты знаешь, я сама периодически ощущаю себя как будто в сказке. Но мне, наверное, проще; шимпанзе гораздо легче поверить в чудо, чем человеку…

Даниэль не знал: верить ей или нет. На фоне всех чудес, произошедших с ним в последнее время, обезьяна, сознание которой перенесли в человеческое тело, не казалась такой уж диковиной, но всё же…

Лоло спросила:

– Ты голоден?

Он прислушался к ощущениям.

– Очень. А ещё я бы выпил… Хотя знаю, здесь не наливают.

Лоло подмигнула заговорщицки и порхнула к стене, в которой за разъезжающимися дверками оказались полки. На одной их