часть всех колонистов, расселившихся в долине реки Св. Лаврентия в 1760 г., и примерно 10 % всех жителей Британской Северной Америки — в 1840 г. Однако, несмотря на свои небольшие размеры, города и их окрестности являлись важными центрами колониальной жизни. Они были теми скрепами, с помощью которых Новый Свет прочно крепился к Старому. Через них приходили идеи, иммигранты и товары. В них концентрировались колониальные чиновники. Их богатство и статус определяли коммерция и администрация. Торговые связи и властные функции превращали их в центры для удаленных территорий. Городские газеты распространяли новости из Англии и Британской империи до внутренних глухих районов. Современникам они представлялись местами, где «все кружится и искрится и где следить за модой просто необходимо», как это было в 1842 г. в Торонто.

Сеть городов Британской Северной Америки в 1760–1840 гг. существенно увеличилась в размерах и усложнилась по структуре. В начале этого периода только Квебек, Монреаль и Галифакс насчитывали более 3 тыс. жителей. К 1840 г. населенных пунктов такого размера было уже не меньше десятка, а число небольших городков росло еще быстрее. К 1821 г. город Квебек с его 15 тыс. жителей уже уступал по численности и торговому значению своему соседу по реке Св. Лаврентия — Монреалю. К 1832 г. Йорк, вскоре переименованный в Торонто, перерос Кингстон и стал самой большой городской общиной в Верхней Канаде с населением в 13 тыс. человек. В 1830-е гг. в восточных провинциях Сент-Джон соперничал с Галифаксом. А к 1840 г. насчитывавший 40 тыс. жителей Монреаль стал самым крупным городом Британской Северной Америки. Тогда в нем было чуть меньше жителей, чем сегодня в таких городах, как Фредериктон, Сорель и Уэлленд, и немногим больше, чем в Белвилле, Пентиктоне или Принс-Альберте (провинция Саскачеван).

В окружающей обстановке, когда вокруг было так много нового, поселенцы быстро осознали, сколь важно уметь продвигать свои интересы. Развиваться хотели все. Самые влиятельные жители множества мелких городков стали стремиться к административным должностям и к усовершенствованию транспортной системы в надежде обеспечить расширение городских центров. Маленькие селения соперничали друг с другом за роль местной резиденции или районного центра. И то и другое означало оживление жизни в городе благодаря эффективности работы собственных чиновников. К 1840 г. среди горожан всех важнейших региональных центров были судьи, шерифы, секретари мировых судей, сборщики налогов, королевские земельные агенты, чиновники местных администраций, смотрители школ и инспекторы по лицензиям. В 1830-е гг. жители Кингстона предвкушали процветание за счет облегчения доступа к внутренним районам благодаря строительству системы каналов Ридо и Трент[235]. А в начале следующего десятилетия им предписывали избегать ошибок, допущенных в городе Нью-Йорке, где Бродвей, имевший в ширину 80 футов[236], что «изначально считалось вполне достаточным», теперь оказался забитым транспортом. Их «АВЕНЮ должна иметь сто футов в ширину, быть прямой как стрела и доходить до Пасторского поля (Priest’s Field), где она будет заканчиваться КРУГЛОЙ или КВАДРАТНОЙ площадью, окруженной древними соснами, которые останутся в качестве священных памятников первобытному лесу».

Животворящее сочетание мечты и энергии создавало величественные здания и впечатляющие планы, согласно которым улицы прокладывались через пустыри. Твердая основа для дальнейшего развития могла закладываться там, где заводские склады или другие естественные преимущества давали росту дополнительный импульс. Как только небольшие поселки превращались в деревни, а деревни — в городки, на картах появлялись новые названия. Хартии крупных городов знаменовали собой рост населенных пунктов, добившихся явного успеха. Наиболее значимыми городами стали расположенные на маршрутах мореплавания коммерческие центры, причем каждый из них обслуживал обширную внутреннюю территорию. Для Монреаля — главного порта на реке Св. Лаврентия — эти внутренние районы включали Верхнюю Канаду, до тех пор пока улучшение транспортной системы, в частности канал Эри[237] и каналы на реке Св. Лаврентия и, наконец, появление железной дороги, не ускорило развитие Торонто. Но в большинстве своем каждая колония имела свой собственный главный торговый порт. И хотя франкоязычные газеты Монреаля сохраняли интерес к новостям из Франции, каждый из этих основных центров был ориентирован в первую очередь на Британию. Связи между самими крупными городами были на удивление слабыми. В 1840-х гг. в газетах Галифакса, Сент-Джона и Сент-Джонса практически не содержалось коммерческой информации, относившейся к обеим Канадам. А те немногочисленные сведения из Галифакса, которые появлялись в газетах городов Квебек и Монреаля, обычно опаздывали на десять дней, а то и на две недели.

Весна и осень были сезонами самого интенсивного судоходства и напряженным временем. Общая картина в Монреале и Сент-Джоне различалась только деталями от того, каким в 1820-е гг. описывал Галифакс самоуверенный молодой военный инженер капитан Уильям Мурсом:

«Флаги, не опускаясь, реют над цитаделью, приветствуя прибывающие корабли; купцы бегают туда-сюда в ожидании своих грузов; офицеры гарнизона решительно шагают вниз к сборным пунктам, чтобы встретить новые подразделения или забрать бочку снидовского кларета[238] для казармы; а дамы, расхаживая от нетерпения на цыпочках, толпятся у двух — трех soi disant[239] “базаров" в ожидании шляпок, изготовленных по самой последней à-la-mode»[240].

Менее значительные города находились дальше от берега. Они имели меньше жителей, уступали по торговым оборотам и обслуживали местные рынки, поставляя на них товары, которые поступали из региональных центров, а иногда и прямо из Британии или с островов Вест-Индии. Каждый из таких городков имел свой торговый квартал, а их лавки, пусть и не такие многочисленные и просторные, как в метрополии, обычно «имели большой ассортимент и были очень опрятными».

Лавочники расширяли торговые сети еще дальше в глубь континента, достигая весьма отдаленных поселков. Магазины, размещавшиеся рядом с кузницей, каретной мастерской, таверной и мельницей, являлись неотъемлемой частью «растущих деревень», разбросанных по заселенной сельской местности. На полках этих магазинов, как писал поэт Оливер Голдсмит[241] (канадский внучатый племянник своего более знаменитого ирландского тезки) в поэме «Поднимающаяся деревня», «можно найти все, что нужно и еще многое другое». Здесь — «гвозди и одеяла», а там — «хомуты и большую супницу»:

Пуговицы, стаканы, рыболовные крючки, ложки и ножи,

Шали для юных девиц, фланель для старушки,

Прялки и носки, разных шляп и шелка немножко,

Пилы, решетки каминов и детям игрушки.

Buttons and tumblers, fish hooks, spoons and knives,

Shawls for young damsels, flannel for old wives;

Woolcards and stockings, hats for men and boys,

Mill-saws and fenders, silks and children’s toys.

Владельцы сельских лавок становились центральными фигурами в сельских общинах, скупая местную продукцию, ссужая кредиты семьям соседей, поставляя экзотические товары, а