и начали соперничать друг с другом, защищая собственные интересы. Иногда это соперничество заканчивалось насилием. В 1830—1840-е гг. во время празднеств протестантов-оранжистов в честь победы Вильгельма Оранского над ирландскими католиками в битве при Бойне 12 июля 1690 г.[242] многие получали синяки, а кое-кому разбивали головы, когда оранжисты набрасывались на «Зеленых»[243] католиков в ирландских кварталах некоторых крупных городов. В свою очередь, ирландские иммигранты и франкоканадцы, конкурировавшие между собой за рабочие места на лесозаготовках в долине реки Оттава, терроризировали город Байтаун (Оттава) своим буйством, пьянством и потасовками в весенний сезон.

Почти всегда антагонизм, вызывавший подобные вспышки эмоций, удавалось быстро уладить и погасить. Старые, основанные на доверии методы городского управления, которые помогали многим людям стать частью городского сообщества путем распределения среди них временных работ (на строительстве дорог, в охране общественного порядка и т. п.), постепенно уступили место более централизованным и профессиональным методам управления городом. Отвечая на изменившиеся обстоятельства и отражая рост нового среднего класса, который сформировался на основе расширявшихся евангелических конгрегаций, разные группы реформаторов искали решение проблем растущих городов, где жители были незнакомы друг с другом. Движущей силой реформ стала борьба за улучшение системы образования. Горожане также стремились улучшить охрану общественного порядка и усовершенствовать управление коммунальным хозяйством применительно к работе канализации, системе водоснабжения и уличного освещения, поскольку количество отходов росло, а качество воды ухудшалось. Проводились также кампании против театров и питейных заведений. Зародившись в Монреале в конце 1820-х гг., движение за трезвость завоевало поддержку всей Британской Северной Америки. Стараясь перекричать шумные многолюдные сборища, ораторы восхваляли добродетели. Те, кто брал на себя обязательство воздерживаться, отрекались от таких крепких спиртных напитков, как виски или ром, либо начинали вести абсолютно трезвую жизнь. В эти же годы зародилось движение саббатарианцев, предписывавших жителям Британской Северной Америки каждое воскресенье не работать и «не слоняться без дела под предлогом отдыха», а изучать Библию и молиться. Разумеется, что большинство англикан и католиков «святое веселие воскресного Божия дня» предпочитали строгому служению Господу. Другие считали «Проклятые общества любителей пить холодную воду» потенциально опасными организациями, предназначенными для того, чтобы «произвести впечатление и одурачить простых и неосторожных людей». Однако памфлеты и такие газеты, как «Канадский защитник трезвости» («The Canada Temperance Advocate») и «Крисчен Гардиан» («Christian Guardian»), распространяли взгляды сторонников реформ, и это дало свои результаты. В 1840-е гг. крупнейший город, известный своим пристрастием к алкоголю и пьянству, к 1890 г. стал в провинции Онтарио образцом праведности евангелистов, заслужив репутацию «доброго Торонто».

Пестрое и раздробленное владение

В 1840 г., за четверть века до встречи представителей единой провинции Канады с делегатами Приморских колоний в Шарлоттауне[244], на которой обсуждались перспективы создания единого трансконтинентального государства, Британская Северная Америка представляла собой удивительно фрагментированное образование. Поселения выходцев из Европы были беспорядочно разбросаны в ней на пространстве свыше 2,5 тыс. км (1,5 тыс. миль) между Сент-Джонсом и рекой Сент-Клер. По большей части 1,5 млн человек проживали в небольших, отделенных друг от друга анклавах. Все рыбацкие деревушки были обращены к морю, ютясь на узких полосках земли в изолированных бухточках на сильно изрезанном побережье Атлантического океана. Нередко они стояли на скалах, окруженных еловым лесом — «убогим ельником <…> пригодным разве что для обитания диких зверей». Там, где почвы были пригодны для земледелия, они, как правило, граничили со скалами или нагорьем: плодородные торфяники залива Фанди были зажаты отвесными откосами, достаточно крутыми для того, чтобы их называли «горами», хотя они и не были столь уж высокими. Богатые земли долины реки Св. Лаврентия часто в пределах 1–2 миль ее течения сменялись голым гранитом Канадского щита и кислыми почвами Аппалачей. Канадский щит спустился к долине реки Св. Лаврентия ниже города Кингстон и демонстрировал колонистам свое зазубренное южное окончание несколькими уступами к северу от Питерборо. Остров Принца Эдуарда представлял собой вариацию на ту же тему: большей частью он состоял из песков и болот. Но даже там, где земля была приемлемой, климат ограничивал возможность ее использования. На острове Кейп-Бретон только что прибывшие шотландцы нашли свободные плоскогорья, но с удручающе коротким периодом вегетации растений.

Этнические различия наряду с языковыми и религиозными усиливали фрагментацию населения, особенно в долине реки Св. Лаврентия, где два языка и два вероисповедания отражали разницу в происхождении, мировоззрении и историческом опыте людей и разделили население, судьбы которого были связаны воедино коммерческим значением Монреаля. Однако те же самые факторы сегментировали англоговорящее общество Верхней Канады и порождали пеструю мозаику идентичностей среди жителей Нью-Брансуика, Новой Шотландии, острова Принца Эдуарда и острова Ньюфаундленд. Гэльский язык, скрипки и волынки можно было услышать повсеместно от Пикту до Инвернесса, но и в XX в. религия разделяла шотландцев в Новой Шотландии. В своем романе «Берег пролива», ярко рисующем жизнь в восточной части Новой Шотландии между двумя мировыми войнами, Чарльз Брюс[245] писал, что на побережье, населенном католиками, «танцевали, играли в карты и ходили в церкви с крестом на шпиле. <…> Подальше от берега <…> [где католиков было мало и жили они разрозненно] проходили благотворительные распродажи, устраивались земляничные фестивали, а маленькие белые церквушки были похожи на коробки…» Более или менее упорно держащиеся за свои корни различные группы переселенцев — акадийцы, ирландцы, немецкоговорящие потомки протестантов, прибывших в 1750-е гг., англичане и янки — добавляли разнообразия восточным колониям. Будучи по большей части результатами процесса заселения, в ходе которого разные люди в разное время приезжали из разных мест в то или иное пригодное для обитания местечко, свободное от леса, такие особенности дольше всего сохранялись в самых изолированных селениях.

Это пестрое колониальное владение не объединяли никакие экономические или политические интересы. Конечно, техника и технологии обусловливали сходство в заселении и производственной деятельности в прибрежных рыболовецких районах и подтверждали, что наступление дровосеков на леса в Нью-Брансуике мало чем отличалось от подобных действий в верхней части долины реки Оттава. Впрочем, рыболовство, сосредоточенное в маленьких рыбацких поселках, разбросанных по изрезанному бухтами побережью, и основанное на ресурсе, доступ к которому очень трудно контролировать, носило сугубо децентрализованный характер. Да и торговля лесом, привязанная к разным речным бассейнам, превращала колонии в полосу селений, расположенных на берегах крупнейших рек. В обеих данных отраслях работали люди разного происхождения, которые никогда не скрывали свои культурные отличия, разделявшие поселенцев. Между двумя самыми важными экспортными видами промыслов практически не было никаких связей. И рыбаки, и лесорубы имели мало общего, но вели очень суровую, опасную жизнь.

Большинство жителей Британской Северной Америки были фермерами,