вся энергия которых расходовалась на одну или две сотни акров земли в Новом Свете, обеспечивавших их не только средствами к существованию, но и дававшими чувство уверенности в себе, доставляя удовлетворение достигнутым. Там, где рыночные отношения были неразвиты, а так было во многих колониях, жизненный горизонт фермеров оказывался узким. Для некоторых из них он едва ли уходил за лес, окружавший их расчищенные участки. Для других был ограничен небольшим кругом соседей, разделявших их повседневные заботы и интересы. Но для многих крупные городские центры были далекими и, по сути, неведомыми.

В некоторых районах Нью-Брансуика, а также в обеих Канадах занятие земледелием совмещалось с заготовкой леса: поселенцы рубили деревья, а излишки фермерской продукции продавались в лагерях лесорубов. Но к 1840 г. эти сферы деятельности стали самостоятельными. В долине реки Св. Лаврентия лесозаготовки переместились на реку Оттава и ее притоки, сильно удалившись в глубь Канадского щита и выйдя далеко за пределы основных земледельческих районов Верхней и Нижней Канад.

В Нью-Брансуике стали вырубаться леса в практически незаселенных внутренних районах на севере и востоке провинции. Не имели колонии и совместных политических интересов, не считая реакции на такую внешнюю угрозу, как отмена льготных колониальных тарифов на британском рынке. Однако даже в случаях всеобщих кризисов действия колоний чаще носили сугубо индивидуальный и своекорыстный характер, нежели перерастали в общую позицию. Жизнь в долине реки Св. Лаврентия и на побережье Атлантики была столь изолированной, что когда один из канадских протестантских священников вернулся в октябре 1864 г. из Шарлоттауна, его спросили о жизни в восточных колониях: «А что там за люди?».

До тех пор пока щепетильность викторианских моралистов не подчинила себе нравственность в колониях, общество в Британской Северной Америке было грубым, решительным, энергичным и отчаянным. Жизнь была трудной и опасной. Частой и нежданной гостьей была смерть. Жизни множества молодых людей уносили внезапные бури, падающие деревья, неустойчивые каноэ, неисправная техника, дизентерия и другие болезни, тяжелые роды. Бесчисленное множество здоровых людей становились калеками из-за неточных ударов топора, падений и других несчастных случаев. Там, где жизнь была столь ненадежной, она и ценилась невысоко. Повсеместно распространенными источниками отдохновения, утешения и тепла служили ром и виски, тогда как более обеспеченные люди в огромных количествах потребляли импортный кларет и портвейн. В результате самые незначительные разногласия часто перерастали в неистовые ссоры. Соседи дрались друг с другом на кулаках. Джентльмены предпочитали дуэли. Во время политических дебатов и при общении социальных групп, соперничавших по определенным вопросам, привычными были словесные оскорбления. Яростные стычки между политическими фракциями во время выборов, а также между протестантами и католиками ежегодно 12 июля, несомненно, носили ритуальный характер, от которых получали удовольствие как от формы развлечения, так и от присущей им воинственности. Но они указывали и на глубоко скрытый анархизм. Сколько бы усилий ни тратили местные судьи, назначаемые констебли и другие чиновники в попытках навести на обжитых землях порядок, законы повсюду ценились только за то, что их можно было нарушать. Скваттеры игнорировали установленные правила и попросту присваивали принадлежащие Короне земли. Лесорубы регулярно пользовались уловками, чтобы не платить сборы за поваленные ими деревья. И те и другие вполне могли применять силу или угрожать ее применением, чтобы не подпускать близко конкурентов и напугать рьяных инспекторов. В целом такое поведение свидетельствует о значительной независимости ума, духе индивидуализма и беспечности характера. Все эти качества конкурировали с сильным желанием властей создать упорядоченное, законопослушное общество.

За пределами южных отрогов Канадского щита жизнь была совершенно иной. Европейцы здесь составляли незначительное меньшинство, затерянное на бескрайних, малонаселенных просторах. По сравнению с колониями на востоке на Земле Руперта и в Новой Каледонии[246] почти не было следов европейского проникновения. Случайному наблюдателю жизнь аборигенов могла представляться точно такой же, какой она была полвека тому назад. Большинство местных племен сохраняли традиционный для них образ жизни. Почти повсюду рыбная ловля и охота все еще давали основные средства к существованию небольших, далеко разбросанных друг от друга групп индейского населения. Отряды индейцев передвигались как хотели по всей территории, по обыкновению не подчиняясь каким-либо европейским предписаниям. Только редкие фактории мехоторговцев — эти маленькие островки английского быта на принадлежавших аборигенам землях — были единственными наглядными свидетельствами того, что данные области входят в орбиту Британской империи. Однако перемены произошли и здесь. Значительное число местных аборигенов боролись за выживание. Алкоголь облегчал им торговлю пушниной, но ослаблял дух индейцев. Европейские запросы и европейские ружья истощали природные ресурсы, от которых зависели их промысел и жизнь. Некоторые группы переселились на новые территории, появился новый этнос смешанного индейско-европейского происхождения. К 1840 г. на реке Ред-Ривер проживало 2,5 тыс. метисов, т. е. в пять раз больше, чем в 1821 г. Все сильнее завися от охоты на бизонов, в связи с чем летом 1840 г. свыше 1,2 тыс. повозок отправилось на равнины с этой реки, метисы играли большую роль в снабжении продовольствием факторий КГЗ. Их активность вынуждала другие индейские племена, проживавшие на равнинах и на окраине зоны парковых лесов, приспосабливаться к новым условиям. Несмотря на кажущуюся стабильность, география населения внутренних районов континента была крайне подвижной.

В целом Британская Северная Америка была необычайно рыхлым политическим образованием. Жившие в ней люди плохо знали друг друга. Разделенные по происхождению и роду занятий, языку и религии, они жили как бы в разных пространствах и временах. В то время как индейские племена на западе подчинялись смене времен года, передвигались вслед за дичью и сохраняли древние верования в анимистическую вселенную, инженеры восточных колоний прославляли мощь и надежность пара. На фоне гибких, изменчивых ритмов сельскохозяйственной деятельности фабрики и плавильные производства Монреаля порождали призрак соблюдения работы по часам и строго заведенного порядка. Людей отличали также условия жизни, внутренние устремления и стиль поведения. Поселенцы, вынужденные жить в переполненных бревенчатых хижинах с земляным полом, со всех сторон окруженных лесом, имели очень мало общего с теми, кто своими прическами, элегантной одеждой и остроумными беседами завоевывал всеобщую благосклонность на модных официальных soirée[247]. Столь же символично, что манеры янки постоянно портили мечтания тори. Когда к кроткой, благовоспитанной Сюзанне Муди как к равной обратилась «наглая» девица — «существо <…> облаченное в ветхое, грязное красноватое одеяние из дрянной ткани, имеющее очень глубокий вырез спереди <…> с нечесаными, спутанными прядями, падающими прямо на ее худое, назойливо-любопытное лицо…», возмущению Сюзанны не было предела от небрежной фамильярности со стороны «безродных» соседей.

Если учесть то состояние раздробленности, которое сложилось к 1840 г., то создание Конфедерации колоний было, конечно, смелой идеей, осуществление