собираться в обратный путь вместе с его послом Ислой. Затем он потребовал от Максимина подарков, присланных императором, и, приняв их, отпустил посольство. Эдекон повидался с Вигилой и, не выдавая ему, что он уж открыл коварный умысел Хрисафия Аттиле, просил его привезти деньги, которые нужно раздать разным людям для осуществления плана убить Аттилу. Замысел Хрисафия был и остался секретом от Максимина и его свиты. Вигила отправился в обратный путь, а посольство Аттила задержал до времени возвращения того доверенного лица, через которого он вел дела с империей. Оставив свой план отправиться на охоту на римский берег Дуная, Аттила двинулся на север и пригласил посольство сопутствовать ему. По пути пришлось переправляться через реки Дрикон (Δρήων), Тига (Τίγας) и Тифиса (Tιϕήσας).[804] В одном месте посольство имело случай воспользоваться гостеприимством вдовы брата Аттилы, Бледы, и отблагодарило ее подарками. На дальнейшем пути произошла встреча с посольством от западного двора, во главе которого стояли комит Ромул и правитель Норика Промот. После переправы через несколько рек, имен которых Приск не сохранил, Аттила прибыл в свою резиденцию.

То было весьма значительное поселение с деревянными постройками. Дом Аттилы был украшен башнями и окружен деревянной оградой. Через несколько дней Аттила устроил пир, на котором чествовал послов. Позволим себе привести описание этого пира словами Приска.

В означенное время мы явились на обед вместе с послами от западных римлян и остановились на пороге против Аттилы. Виночерпии подали нам по местному обычаю кубок, чтобы и мы помолились, прежде чем садиться. Сделав это и отведав из кубка, мы подошли к скамьям, на которых следовало сидеть за обедом. У стен комнаты с обеих сторон стояли скамьи. Посередине сидел на ложе Аттила, а позади его было другое ложе, за которым несколько ступеней вело к его постели, закрытой тканями и пестрыми завесами для украшения, как это делают эллины и римляне для новобрачных. Первым рядом для пирующих почиталась правая сторона от Аттилы, а вторым — левая, на которой сидели и мы, причем выше нас сидел знатный скиф Верих. Онигисий сидел на скамье вправо от царского ложа. Против Онигисия сидели на скамьях два сына Аттилы, а старший сидел на его ложе, но не близко к отцу, а на краю, потупив глаза в землю из уважения к отцу. Когда все было приведено в порядок, пришел виночерпий и подал Аттиле кубок вина. Приняв его, он приветствовал первого по порядку; удостоенный чести привета встал с места; садиться следовало лишь после того, как, пригубив кубок или выпив, Аттила отдавал его виночерпию. Севшему оказывали таким же образом честь все присутствующие, беря кубки и после приветствия отпивая из них. У каждого был свой виночерпий, который должен был входить по порядку после выхода виночерпия Аттилы. После того как удостоился почести второй гость и следующие, Аттила почтил и нас таким же приветом по порядку мест. После того как все были удостоены этого приветствия, виночерпии вышли и были поставлены столы подле стола Аттилы для каждых трех или четырех гостей или даже большего числа; таким образом, каждый имел возможность брать себе из наложенного на блюда кушания, не выходя из ряда сидений. Первым вошел слуга Аттилы с блюдом, наполненным мясом, а за ним служившие гостям поставили на столы хлеб и закуски. Для прочих варваров и для нас были приготовлены роскошные кушанья, поданные на круглых серебряных блюдах, а Аттиле не подавалось ничего, кроме мяса на деревянной тарелке. И во всем прочем он выказал умеренность: так, например, гостям подавались чаши золотые и серебряные, а его кубок был деревянный. Одежда его также была скромна и ничем не отличалась от других кроме чистоты; ни висевший у него сбоку меч, ни перевязи варварской обуви, узда его коня не были украшены, как у других скифов, золотом, камнями или чем-нибудь другим ценным. Когда были съедены кушанья, наложеные на первых блюдах, мы все встали, и вставший не возвращался к своему сидению прежде, чем каждый гость из первого ряда выпивал поданный ему полный кубок вина, пожелав доброго здоровья Аттиле. Почтив его таким образом, мы сели, и на каждый стол было поставлено второе блюдо с другим кушаньем. Когда все взяли и этого кушанья, то снова встали таким же образом, выпили и опять сели. С наступлением вечера были зажжены факелы, и два варвара, выступив на середину против Аттилы, запели сложенные ими песни, в которых воспевали его победы и военные доблести; участники пира смотрели на них, и одни восхищались песнями, другие, вспоминая о битвах, ободрялись духом, иные, у которых телесная сила ослабела от времени и дух нуждался в спокойствии, проливали слезы. После пения выступил какой-то скифский шут и начал нести всякий вздор, которым всех рассмешил. После него вошел маврусиец Зеркон — он всех развлек и возбудил неугасимый смех у всех, кроме Аттилы. Последний оставался неподвижным, не менялся в лице и никаким словом или поступком не обнаруживал своего веселого настроения. Только когда самый младший из сыновей, по имени Ирна, вошел и встал около него, он потрепал его по щеке, смотря на него нежными глазами. Когда я выразил удивление тому, что он не обращает внимания на других детей, а к этому относится ласково, сидевший рядом со мною варвар, понимавший по-латыни и предупредивший, чтобы я никому не передавал его слов, объяснил, что кудесники предсказали Аттиле, что его род падет, но будет восстановлен этим сыном. Пока гости проводили ночь в пире, мы потихоньку вышли, не желая долго засиживаться за попойкой.[805]

После этого пира посольство было задержано на некоторое время, пока секретари Аттилы составляли ответ на письмо императора. Жена Аттилы Крека угостила послов обедом у управляющего ее делами, некоего Адамия, на следующий день их опять пригласил сам Аттила. За столом он удостоил их ласковой беседой. Речь шла между прочим о том, чтобы император исполнил свое обещание дать его секретарю Констанцию богатую невесту. Констанций имел случай побывать в Константинополе с одним из посольств и сам просил императора дать ему богатую невесту, обещая со своей стороны устроить прочный мир с гуннами. Император обещал исполнить его желание и имел в виду дочь Сатурнина, убитого в Иерусалиме Евдокией. Но исавр Зинон, занимавший в ту пору пост магистра армии Востока, похитил эту девушку и держал ее в какой-то крепости, имея в виду выдать за своего родича Руфа, что и привел в исполнение. Феодосий конфисковал наследство Сатурнина.

Через три