взглядом с отцом. Глаза сияли удовлетворением от мысли, что она имеет право произнести эти слова. Его ушам нужно это услышать.

Кент Кевалайн дернул рукой, чтобы вновь ударить ее, если она попытается снова возразить или оправдаться.

– Я была той, кто убил Сета, – призналась она, и эти слова разворошили битое стекло у нее в груди.

Она услышала глубокий, громкий вдох Кигана. Рука отца замерла в воздухе, взвешивая новость. Секир заскрежетал зубами. Рука опустилась. Лереса ждала, внимательно наблюдая за ним, надеясь уловить хоть какой-то проблеск в его глазах.

Но этого не произошло.

– Вы хотели, чтобы я его обманула, – продолжала она, пока он молчал. – Вы не желали его победы, так оно и вышло, потому что я убила его, – повторила она, подчеркивая последними словами свою значимость, указывая на грудь указательным пальцем.

Кевалайн подавил смех.

– И ты думаешь, что меня это порадует, Келани? – спросил он, пригвождая ее к месту одним взглядом. – Должен ли я тебя за это вознаградить?

Она колебалась.

– Я думала, что… – почти шепотом.

– Я не давал тебе разрешения думать, – прервал секир лересу. – И не давал жизнь тебе для этого. Не учил. Твой долг – следовать правилам. Твоя роль заключалась в том, чтобы сделать единственное, в чем ты хороша: использовать свое обаяние, чтобы сбить его с толку, дабы он не выиграл.

– И он не выиграл, – нетерпеливо подтвердила она.

Пути были бы разные, но результат тот же. Он просил ее обмануть Сета и заставить сдаться, чтобы облегчить Падену задачу, но даже если она с самого начала собиралась следовать его указаниям, к тому времени, когда Станкевичус нашел ее, Пемондарк уже был мертв.

Губы К. скривились, обнажив белые зубы.

– Именно так, – согласился секир, единожды кивнув головой— Он не выиграл. Но и ты тоже, – корил он лересу. – Единственным победителем стал лерен Аворик Анатчиш, чествование заслуг которого будет отмечаться сегодня вечером, всего через несколько часов, – изрек он, подтверждая ее опасения. Место победителя занято. – А знаешь, какое еще Имя будет на устах у всех, какое еще Имя окажется в центре внимания, и не в лучшем свете? – спросил он со злобным и насмешливым выражением лица. – Твое. Наше, – сказал он, ударяя указательным пальцем в свою грудь, как она это сделала несколько мгновений назад, поистине взбешенный. – Потому что ты не сделала единственное, о чем я просил. Никто никогда так не позорил Имя Кевалайн, – обвинил ее он.

Лицо Кента горело от ярости, его глаза готовы были вывалиться из орбит. С каждым словом ее отец становился все больше, а она – меньше. Было видно, как Келани сжимается в его разрастающейся тени.

– Когда мы узнали, что Арена закончилась и двое выживших прибыли во Дворец Корней, я бахвалился. – Он резко выдохнул, подавив еще один смешок, острый, как когти медведицы. – Я подумал, что Джетенопикс последовала традиции своего рода и запустила огонь. Я даже предположил, что это мог быть Анатчиш или Бельтесорн, какой бы шаткой не казалась эта догадка. Мне бы хотелось увидеть гримасу Берна, когда его позовут повидать дочь, – признался он, даже с некой надеждой, как если бы он все еще мог переписать прошлое. – Но нет. Я почувствовал, что мир распадается на тысячи кусков, когда один из солдат попросил меня сопроводить его. Я доверял тебе. Я не мог и помыслить о том, что ты предашь меня. Я подумал даже, что, может быть, ты победила, что, возможно, судьба решила, что красота должна восторжествовать над остальным миром. – Он замотал головой. – И пока я был погружен в эти думы, пока проблеск надежды маячил перед глазами, желая стать правдой, в глубине души я сознавал, что твоя победа была не столь смешна, сколь противоестественна.

Лицо Келани было влажным от струившихся слез. Она не поняла, когда успела заплакать. Узел, стянувший ее горло, мешал говорить. Она не хотела быть мишенью для битья, причиной его ненависти, презрения и разочарования. Ведь она ею и не была. Вся вина лежала на плечах херианки. Келани дошла до самого конца. Осталась один на один с Анатчишем, который был в невыгодном положении из-за ран, очень серьезных ран.

Она глотала слезы. Херианка украла ее победу.

– Я-я могла выиграть, – выговорила она в новой попытке объяснить отцу, что случилось, чтобы отвести его гнев от себя на другого человека.

Но он не позволил ей договорить.

– Нет, – грубо прервал ее он, – ты не могла. Ты слаба, Келани, ты бы никогда этого не достигла. Слабая эгоистка, поэтому и зажгла огонь. Тебе плевать на своих братьев и сестер, на меня. Ты думала только о себе и погубила достоинство рода.

Она рыдала.

Нет. Это была ложь. Она не эгоистка. Все, что она сотворила там, было ради них. Разве нет?

Виновата херианка. Это все ее вина.

– Это ложь, – немедля ответила она. – Я не запускала…

Еще один удар разнесся эхом о стены.

К. заскулила. Больно. Очень больно. Удары отца причиняли больше страданий, чем когти Бельтесорн. Они ранили сильнее, чем предательство Сета, чем злая шутка херианки.

– Я не хочу слышать этого снова, – прошипел он. – Откуда в тебе столько наглости врать мне прямо в лицо?.. – он неодобрительно покачал головой. – Никогда не думал, что ты способна меня так разочаровать. Я надеялся, что хорошо с тобой обращался, – он поднес руку к ее подбородку, и его пальцы впились в ее кожу, как будто пытались проткнуть ее насквозь.

Щеки Келани ныли. У нее болели кости. Отец резко вздернул ее подбородок. Он вглядывался в нее сузившимися глазами, смотрел на нее, как будто она была чужой, преступницей.

– Ты была моей девочкой, моим правым глазом, – сетовал он, – но теперь я понимаю, что слепая любовь, которую я мог по глупости испытывать к тебе, никогда не была взаимной.

Тело лересы проняла дрожь.

– Но я люблю тебя, отец, – произнесла она, как могла.

К. отпустил ее. Он ей не верил. Келани увидела это в его охладевшем взгляде. Это был удар в самое сердце. Стрела, которая прошла навылет и, неспешно разрезав ее нутро, торчала теперь из-за спины в сломанном крыле. Даже если и так мало что осталось от тела, которое еще можно было чем-то пронзить.

– И почему ты тогда жива? – проткнул он ее еще раз своими словами.

Келани потеряла дар речи, задыхаясь.

Нет, ее отец был сбит с толку. Точно. Эти известия поразили его. Он не знал, как передать свои чувства. Как и она. Внутри он, должно быть, счастлив. Счастлив видеть ее снова, счастлив, что не