Она не сводила глаз со своего шитья, сдерживая эмоции.

– Я вижу.

– Красные – символ страсти. Белые – невинности или, возможно, очарования. Розовые… изящество, я полагаю? Есть и другие. Если сложить их вместе, получится: «Ты для меня всё».

Элеонора не подняла взгляда:

– А есть ли цветы, символизирующие извинения?

Он переступил с ноги на ногу.

– Гиацинты. Но… я подумал, они будут выглядеть странно.

Девушка вернулась к шитью.

– Элеонора, я…

– Ты вообще собирался рассказать мне, что случилось с твоим отцом?

Цветы поникли. Хотелось вырвать букеты у него из рук.

Когда Чарльз заговорил, его голос отчётливо выдавал напряжение:

– Я знаю, что должен был рассказать тебе. Прости.

Элеонора вздохнула и отложила шитьё.

– Надеюсь, это не войдёт в привычку. Мне бы не хотелось узнавать все новости от офицера полиции. Можешь себе представить.

– Да, представляю. Надеюсь, он был вежлив с тобой, когда вы встретились.

– Достаточно вежлив, да. Он весьма суров, правда?

Чарльз чуть улыбнулся.

– Господи, да. – Он сложил цветы на стол и присел на край дивана. – Мне правда очень жаль, Элеонора.

Почувствовав укол жалости, девушка поцеловала его бледную щёку.

– Я знаю.

– У меня для тебя кое-что есть, – сказал Чарльз, сунув руку в карман. – Инспектор спрашивал о тебе, когда я упомянул о нашем плане побега. И я понял, какими же глупыми эти планы были.

Он извлёк небольшую коробку. Внутри оказалось сапфировое кольцо – перстень миссис Пембрук. Чарльз так рисковал ради этого кольца! Мистер Пембрук чуть не выгнал его, когда Чарльз впервые попытался забрать перстень. Теперь кольцо наконец принадлежало Элеоноре. Путь был долгим и кровавым, но теперь она выгрызла себе место рядом с Чарльзом.

Чарльз надел ей кольцо на палец.

– Лучше сделать всё как следует, – сказал он. – Ты была для меня настоящим утешением, Элеонора… единственной опорой во всей этой ужасной истории. Ты заслуживаешь гораздо лучшего, чем побег.

Казалось, прежде её руки были такими несбалансированными, но вес кольца Чарльза на руке наконец вернул баланс. Внутри разлилось тепло – словно восход солнца. Наконец-то она могла оставить своё прошлое позади! Больше не будет желаний. Теперь у неё было всё необходимое. Теперь она сможет всё исправить. Рядом с Чарльзом ей всё будет по силам!

Элеонора поцеловала его. Счастье горело в ней, словно лесной пожар. Кольцо Чарльза превратило её из беспризорницы в девушку, которая вот-вот станет принцессой.

Теперь все двери были перед ней распахнуты. Наконец пришли навестить соседи, с робкими улыбками и изучающими взглядами. Чарльз добился для Элеоноры приглашения на бал к подруге, и девушка корпела над благодарственной запиской, обложившись книгами по этикету. Всё должно было быть идеально. На балу Чарльз собирался представить её всем как свою невесту.

Она не думала о том, что пришлось совершить, чтобы достичь всего этого, а об убийстве мистера Пембрука пожалела, лишь когда увидела синяки под глазами Чарльза. Но теперь она похоронила чувство вины под шёлковыми и атласными платьями, утопила в шампанском. За смерть миссис Клири девушка тоже не чувствовала себя виноватой. Элеонора, конечно, оплакивала старушку, но ведь не просила о её смерти. Миссис Клири убила черноглазая женщина, чтобы опечалить Элеонору, и лучший способ отдать дань уважения наследству старушки – это как следует насладиться им. Да, Элеонора унаследовала деньги при неудачных трагических обстоятельствах, но оттого состояние не переставало принадлежать ей.

Ах, какие у неё были планы! Она написала семье Ифе, обещая найти хорошего врача для брата ирландки. Она даже думала о том, чтобы попытаться найти Ифе, но передумала. Если черноглазая использовала ирландку, чтобы нанести смертельный удар, Элеоноре лучше не привлекать к подруге внимания. А пока девушка занялась поисками дома для себя – она больше не желала ни ногой ступать в особняк Гранборо. Но это могло подождать окончания медового месяца. Чарльз привёз атласы из Гранборо – теперь уже покрытые плесенью, – и вместе с Элеонорой они сидели и планировали свадебное путешествие, прямо как в тот вечер в библиотеке. Они проедут по всей Европе и организуют путешествие просто роскошно.

Впервые в жизни Элеонора почувствовала, что ей подвластно всё.

Желудок у неё не урчал, плечи не сгибались, спина и колени не болели. Она парила над грязью и холодом в таких высотах, где никто не мог дотянуться до неё. Наконец-то она заняла подобающее место в мире, и люди признают её, и никто не посмеет забрать это у неё!

Теперь ничто её не коснётся. Она была недосягаема для бедности, голода и холода. Больше не будет ночей, когда она дрожала на чердаке или когда сворачивалась калачиком у изножья кровати матери, ожидая, когда же прекратится кашель, хоть и знала, что это будет означать. Какая разница, если она просила о помощи, но никто не приходил? Теперь, если ей нужна будет помощь, она могла хорошо заплатить, и люди сами прибегут. Элеонора будет парить над всем и наблюдать, как другие суетятся вокруг, выполняя её приказы, и каждый благодарил бы за привилегию служить ей. В конце концов, зачем ей портить свои белоснежные руки, когда эта белизна и нежность так непросто ей достались?

Элеонора пролистала письма. Приглашения, запросы, счета… и ещё кое-что, написанное на мягкой дешёвой бумаге. Девушка открыла письмо, перепачкав пальцы в чернилах, и прочитала:

«Уважаемая мисс Хартли, большое спасибо за вашу невероятную доброту, ведь вы спрашивали о некой мисс Лее Уоллес. С огромной радостью я смею сообщить, что вышеупомянутая мисс Уоллес в настоящее время проживает в нашем скромном учреждении. Мисс Уоллес и её ребёнок – мальчик по имени Джозайя – получают всю заботу и внимание, которые только может предоставить многолюдная богадельня…»

Лея была жива, и её ребёнок тоже! Но как? Зима ведь была такой холодной, а Лея – такой худой. Но они были живы. Слава богу, живы!

Элеонора сжала письмо, уверенная, что сделала правильный выбор.

Кэб остановился на Ганновер-сквер, недалеко от работного дома имени Святого Георгия. Тень работного дома покрывала улицу. Вчерашнее письмо притаилось в сумочке, словно паук. Элеонора посмотрела на свои перчатки, на платье, на салон кэба, чувствуя, как длинные окна богадельни точно наблюдают за ней.

Её родители могли быть похоронены в братской могиле для нищих за этими самыми стенами. Она ведь так и не узнала, где их похоронили. Возможно, ей рассказали сразу после того, как это случилось. Но с тех пор, как кровать перестала трястись и Элис Хартли испустила последний вздох, всё, что помнила Элеонора, – это ожидание, чтобы хоть кто-то нашёл её, и запах.

Чарльз помог ей выбраться из кэба.