Шрифт:
Закладка:
Пригревало по весеннему, под сапогами вязко чавкала грязь, а мелкие цветы мать-и-мачехи казались маленькими солнцами, но на душе почему-то потемнело. Алексей потёр пальцем переносицу, и откуда только это нехорошее предчувствие? Он и так уже слышал от отца всё, что только мог, да и власти у того над ним нет после увольнения, но предчувствие не унималось. Даже теплые согревшие плечи лучи не помогли от него избавиться.
На свой чердак Алексей взлетел в минуту и не запыхался. Положил бумажный сверток с мятными пряниками на стол и торопливо вскрыл конверт, не желая оттягивать неприятное. Глаза быстро забегали по строчкам, и лицо у Алексея с каждой новой строчкой становилось всё хмурее и хмурее. Письмо было отвратительным. Написанным самым что ни на есть паскудно-литературным стилем и полным самых гнусных намёков на характер его отношений с Павлом. Полным упрёков и обвинений. Сравнений его с матерью «такой же бесхребетной» как и он сам, и сравнений Павла с его матерью «такой же… кошкой». Даже удивительно грязным намёком на то, что именно нашел Алексей в Павле, единственное, в чем он оказался похож на отца. И закончилось всё отречением от него и предсказанием, что «блудный сын» ещё будет просить вернуться.
Алексей в полном раздрае уставился в пустоту перед собой. Такого он от отца никак не ожидал, и вместо обиды накатило оглушение. Словно он никак не мог осознать удар его оглушивший. В это просто нельзя было поверить. Ведь отец всегда так гордился его достижениями. И… Алексей потянулся за стаканом воды — запить ком в горле — и остановился, почувствовав тяжесть в кармане. Ах да, часы. Как только он мог про них забыть?
Но тут в двери провернулся ключ, и в квартиру вошел Павел. Уставший после службы, но в неплохом настроении, солнце его тоже успело пригреть, а никаких писем он не получал — бабушка ещё вряд ли успела получить от него последнее известие. И увидел выражение лица повернувшегося к нему Алексея. Шутка про то, что «кто-то умер», осела на языке неприятным чувством дежавю.
— Что лицо такое постное?
Письмо в руках Алексея было торопливо сунуто в конверт и отправлено во внутренний карман сюртука, прочь с глаз. Выкупленные часы недрогнувшей рукой были вынуты и заброшены в дорожный сундук у стены. И уже оттуда Алексей поприветствовал Павла.
— Так. Отец написал, — он всё ещё был слишком ошеломлен, чтобы чувствовать.
Алексей похлопал себя по щекам и принялся собирать на стол мясо, хлеб и квашеную капусту. Придвинул к противоположной от себя стороне, как раз к месту, за которым обычно сидел Павел.
— Видимо, что-то недоброе тебе написал, — Павел подозрительно посмотрел в его сторону и принялся раздеваться. Спина основательно успела поджить, и он мог не держать больше лицо, чтобы снять форменную куртку.
— Я ожидал. Не такое, но ожидал, — голос Алексея был тих и задумчив.
В неловкой тишине Павел сел напротив и побарабанил пальцами по столу. Посмотрел на Алексея внимательным взглядом. Тот словно прислушивается к чему-то. К чему? Павел насторожил собственные уши, но только с нижнего этажа было едва слышно, как кипит вода, да как за окном звонко отбивает приход весны капель.
Алексей попытался пошутить:
— Теперь я тебе больше не конкурент в роли достойного сына. Хотя, боюсь, и здесь я успел тебя подвести.
Павел глянул ещё внимательнее.
— Твой отец отказался от тебя?
— Да.
Алексей наколол капусту на вилку и вяло захрустел.
— Сочувствую, — зрачки Павла почти сузились и беспрерывно высматривали каждую делать на лице Алексея.
— Не надо, — Алексей глянул чуть удивлённо, — это письмо писал не мой отец. Этот человек просто не может им быть, — Алексей хотел было сказать, что у его отца гудящий низкий голос, которым он гордо представлял маленького Алексея своим сослуживцам, и теплые руки, которые крепко держали поводья лошади и сажали его верхом, но посмотрел на Павла и осёкся. А знал ли он отца?
— Я не прав. Он может.
Павел промолчал на этот выпад, медленно пригладился и почувствовал — сочувствие? Наверняка, потому что он тоже испытывал от генерал-лейтенанта Петропавловского Кирилла Александровича, что такое быть нелюбимым сыном.
Тут табурет был решительно отодвинут Алексеем в сторону, сам он подошел к буфету и задвигал предметы там. Выудил наполовину опустошённую бутылку, взмахнул и повернулся к Павлу. Вспомнилось, чем это закончилось в прошлый раз, но Алексей тряхнул головой, желая вытрясти эту непрошенную мысль.
— Выпьешь со мной? Я хотел мать помянуть, пряники принёс. И орешки.
Предлагать было неловко, ведь у Павла тоже есть мать. Была. Была мать. Алексей на мгновение крепко зажмурился.
Павел смотрел на бутылку подозрительно, но, поколебавшись, все же кивнул.
— Давай помянем.
Водка плеснула в стаканы до краев, Алексей поставил один к Павлу и поторопился отпить от своего. Развернул кулёк с пряниками и закусил. Посмотрел, как Павел повторил за ним. Внутри стало теплее, от того, что Павел рядом, или от водки, Алексей не знал, но решил разлить по новой.
— Она любила орехи в сахаре. Совсем как ты.
Стакан стукнул донышком по дереву, когда Павел молча выпил вторую. Алексей свою только пригубил. Сам не замечая, принялся отламывать от пряника мелкие кусочки, которые затем пальцами перетирал в труху.
— Она любила эти странные французские романы и всегда прятала их от него, потому что он считал это неподобающим увлечением для дворянки.
Павел покачал свой стакан в руках, словно размешивая некий невидимый осадок на дне.
Алексей вдруг стал разглядывать его лицо. Тёмные провалы глаз и ровные линии бровей, чуть сплюснутый нос и линию челюсти с двумя симметричными шрамами. Алексей потянулся рукой к его лицу, почти
