Шрифт:
Закладка:
— Павел? Паве-е-ел!
Эхо бодро прогремело по склонам, но дробь прозвучала снова. Глаза Алексея привыкли, и он смог разглядеть ещё более тёмный, чем окружение, силуэт в самом низу.
— Если я спущу верёвку, ты сможешь обвязаться?
В голове мелькали расчёты, сколько времени понадобится добраться до части, а потом вернуться обратно и найти это место. И сколько лет жизни ожидание заберет у Павла, когда, если, они сумеют его снова найти.
Павел внизу усиленно постучал камнями и стал ждать, когда то и дело подпрыгивающий конец верёвки спустится к нему. Видел он в темноте не в пример лучше Алексея. За прошедшее время глаза успели привыкнуть к черноте, в которой он оказывался, стоило солнцу перейти зенит.
Тело слушалось очень плохо, но Павел смог дотянуться до конца верёвки и поймать его. Ровные петли плотно легли на руку — Павел подёргал за верёвку и решил, что Алексей, чем бы он там её не держал, держит её вполне сносно. И немного усмехнулся тому, как хорошо действует холод как обезболивающее. Руку он почти не чувствовал.
Сверху донеслось:
— Когда можно будет тащить — дай сигнал.
Павел послушно дёрнул верёвку и стал ждать, когда ему можно будет пытаться подняться. Руку чувствительно потянуло вверх, и он стал медленно подниматься на свет. Пытался помогать как мог, но продрогшее и ослабленное тело подчинялось плохо. А в руке тянуло даже несмотря на благоприятное действие холода.
Когда перед глазами появилось испуганное и бледное лицо Алексея, Павел слабо улыбнулся. Не зря он узнал его, когда тот его звал. Ну право, кто его ещё так звать будет? Он стоял перед ним как перед трупом, Павел хотел было сказать, что улов оказался не таким, который мог бы желать Алексей, но горло пытать было бесполезно. Алексей порывисто упал на землю и тёплыми пальцами стал искать пульс на шее. Пальцы на самом деле были холодными от воды, скопившейся на охладевших камнях, но насквозь вымороженному Павлу они казались приятно согревающими. Подмёрзшие руки не сразу уловили пульс, и Алексей успел в очередной раз почувствовать всю гамму ужаса, пока уловил слабое биение. И это биение вывело его из ступора. Он сдернул с себя пальто, сгрёб Павла в охапку, закутал в одежду и принесённое одеяло, успев порадоваться, что так благоразумно решил прихватить его с собой. На лошадь Алексей положил Павла как тюк с дорогим ковром, взял её под уздцы и медленно повел. Оступиться после всего было никак нельзя.
Удивиться его действиям Павел не успевал, мозги тоже словно заморозились и соображали со скрипом. Он даже попытался было сказать Алексею, что он не красавица, чтобы его так на лошадь складывать, но сказать, конечно, не получилось.
Алексей заметил что челюсть Павла двинулась и только подтянул ему одеяло до самых глаз. А когда они вышли на широкую дорогу, Алексей одним прыжком взлетел в седло, поддернул тюк с Павлом повыше, чтобы тот не болтался поперек дороги, и пустил лошадь в галоп.
Глава 25. Брат
В части на ноги были подняты все. Сам полковник Яблонский недовольно оторвал голову от письма генералу и выглянул в узкое оконце. Во дворе гарцевала лошадь Алексея без всадника. Сам Алексей беспокойно бегал вокруг медчасти. Павел был вытряхнут из одежды, укутан в одеяла, уложен на койку и обложен поверх грелками. Пожалуй, укутан он был через чур тепло, но сам Павел отогреться и почувствовать не успел. А Алексея на этот раз не остановила нелюбовь Павла к излишнему вниманию, и он сел рядом с кроватью. Его сил хватило лишь удержать себя от того, чтобы ежеминутно не проверять дыхание и пульс. Губы у Павла, наконец, порозовели, и Алексей с радостью ощущал тёплое дыхание.
Павел открыл глаза и ясно посмотрел на него. Алексей вздрогнул и наклонился пониже, решив, что Павел собирается что-то сказать. Губы Павла совсем немного шевельнулись.
— Ты не можешь говорить?
Губы сложились в «не могу». Павел начал понемногу оттаивать, но тело чувствовал плохо, а перфоманс с камнями отобрал остаток сил.
Алексей посмотрел на потрескавшиеся губы.
— Тебе нужно что-нибудь? Может молока тёплого?
Павел кивнул, от теплого он бы не отказался. Алексей вернулся с большой кружкой, из которой едва не выливалось молоко с плотным масляным желтым слоем поверх и приятным запахом мёда. Где он достал этот мёд? Держал наготове? Тёплая рука приподняла голову, и железный край цокнул о зубы. Павел разомкнул губы и приник в молоку. Амброзия. Мёд и амброзия. То, что пили боги на Олимпе и никак иначе. Заснул Павел ровно на последнем глотке. Смежил веки и провалился в благословенную тишину и покой.
Голова мягко опустилась на подушку, но перестать касаться Алексей так и не смог. Не тогда, когда он уже почти распрощался с надеждой найти хотя бы тело. Не после трех дней безнадёжных поисков и рисования в уме картин, в каком виде он найдёт его.
Комната была жарко натоплена, и одеяла укрывали в три слоя, но Павел всё равно казался почти ледяным. Алексей сунул руку под одеяло и на ощупь нашел ладонь. Крепко сжал, сминая кисть.
Покалеченное ухо едва виднелось из-под одеяла. Павел крепко спал и ни о чём не подозревал. Ни о мыслях Алексея, ни о том, что его крепко держат за руку.
На утро он проснулся совершенно разбитым. И в одиночестве. Койка под ним восхитительно отличалась от твердого камня, а одеяла справлялись с сохранением тепла явно получше кителя. Павел шелохнулся и попытался найти в своём температурящем теле хоть малейшие силы, но ноги ломило, голова весила добрый пуд, а под веками чесалось и горело. Часы отбили десять утра, и в животе потянуло от голода. Павел скосил взгляд на дверь, но оттуда явно никто не собирался в скором времени явиться, чтобы накормить его. Подушка промялась под опустившейся головой, и он прикрыл глаза. Сон казался спасением.
Тем временем перо Алексея летало по листам писчей бумаге. Он заканчивал отчет о своих поисках рядового Иванова. Он, конечно, хотел бы остаться на весь день с братом и держать его руку в своей, но дела службы вели к
