— Пожалуйста, не отпускай усы, — и опустил голову на стол, закрыв затылок двумя руками.

— И не собирался.

Из-под рук донеслось гнусаво:

— А какой она была?

— Кто?

— Твоя мать.

Павел снова покачал стакан и посмотрел сквозь него на свет свечи.

— Красивой.

Алексей повернул голову набок и косым взглядом посмотрел на Павла.

— А ещё?

— Какой… Хм, — Павел перевел взгляд в потолок, — нежной, доброй. Сумасшедшей, — снова посмотрел на Петропавловского перед ним.

— Сумасшедшей? — Алексей приподнялся.

— Она лишилась рассудка и скоро умерла.

— Ты скучаешь? — в голосе добавилось теплоты.

— Возможно.

Капель шуршала по крыше над их головами, срывалась вниз и звонко стучала ниже их чердака. Алексей допил водку в стакане и встал. Обошел стол, качнулся на повороте, задел бедром угол и встал за Павлом. Положил ему руку на плечо, привычно избегая касаться спины. Погладил второй рукой по голове.

Павел перевел на него взгляд. Мышцы на шее напряглись, но он решил остаться на месте.

Рука Алексея тут же остановилась.

— Мне нельзя?

Но Павел оставил его без ответа, и Алексей продолжил ласково гладить короткие пряди темных волос. Как ни странно, а волосы у Павла были совсем не жесткими и проминались под ласкающей рукой.

Алексей прекратил гладить, но руку не убрал. Разомкнул губы:

— Иногда я представляю, что было бы, сложись всё иначе, и мы с самого начала были бы семьёй.

— Кто знает. От чьей матери пришлось бы отказаться, м? — в глазах мелькнуло лукавство.

Алексей потерялся только на краткий миг.

— Ни от чьей.

Павел хмыкнул.

— И что теперь будешь делать? — поймал недоумевающий взгляд и пояснил: — Видимо, спать ляжешь?

Алексей окончательно убрал от него руки и отступил на шаг.

— А есть иные варианты? — в глазах читалась растерянность.

— Нет. Спать.

Прохладный воздух опустился на голову и плечи, где прежде были руки Алексея. Павел принялся укладывать пряники обратно в сверток. Плотно завернул, чтобы не зачерствели. Пригодятся потом. Быть может.

Глава 24. Лошадь

Огонь свечи погас под железным колпачком, но в полнолунии было видно почти как днём. Рубашка легла на стул, и в скором времени к ней присоединились и штаны. Алексей вытянулся на кровати, с приятным чувством ощущая, как медленно расслабляются мышцы, становясь мягкими и податливыми. Словно растекаются по матрасу. Алексей закинул руки за голову и устроился удобнее, смотря, как Павел сам собирается ко сну.

— Ты никогда ничего не рассказываешь о себе.

Одеяло легло приятной тёплой волной, Павел высунул из-под него нос.

— Ага.

— Почему?

— Нечего рассказывать.

— У тебя было целых двадцать пять лет жизни, о которых я ничего не знаю.

Одеяло на кровати Павла пошло волной, тот перевернулся на другой бок.

— Ну были и были. И прошли.

— Я хотел бы знать о них, — Алексей помолчал, старательно подбирая следующие слова, словно вытаскивая их из сумки с тысячей мелочей, среди которых так сложно было найти нужные именно в этот момент.

— Иногда мне сложно тебя понимать.

От Павла он услышал только тихий и неопределённый звук. Он не собирался прямо сейчас вдаваться в воспоминания. Куда лучше вот так лежать в мягкой теплой постели, кутаться в одеяло и оставлять открытым лишь нос. Гораздо лучше того, чтобы пытаться облечь мысли в слова, да ещё и так, чтобы Алексей его понял. Об его умственных способностях у Павла сложилось свое мнение. А ведь не дурак, видали офицеров и хуже. Одеяло зашевелилось, и Павел перевернулся на бок.

На звуки с его кровати к нему повернул голову Алексей. Но быстро понял, что брат лишь устраивается удобнее, и вздохнул. Ответа было не дождаться. Во всяком случае не сейчас. На обратной стороне плотно закрытых век словно нарисовались картины их дальнейшей жизни, где Павел доверяет ему свои радости и горести. На ум сразу же пришла последняя горесть Павла. Везде он виноват.

— Ты ещё злишься? На тот случай с водой?

— Уже нет.

Алексей моментально перевернулся на живот, лег наискось и приподнялся на локтях. Посмотрел сквозь ночную тьму в сторону кровати Павла, сощурил глаза, не перестроившиеся к изменённому свету, и пристально всмотрелся. Но смотри не смотри, а выражение лица было неразличимым.

— Правда?

— Да.

Всегда он такой, задаст тысячу вопросов и удовлетворится одним ответом.

Алексей лег обратно и закрыл лицо руками. Облегчение было столь огромным, что, казалось, опору выбили ему из-под ног. Простил. Действительно простил и не держит обиды. И не грызет Павла больше это несправедливое к нему чувство. Было и прошло, а теперь его простили.

— Это было так страшно. Потерять тебя.

Павел промолчал. Ему нечего было на это ответить. Пожалуй, не только Алексей не понимал его. Он сам тоже далеко не всегда мог понять Алексея.

А тот всё ворочался и не хотел засыпать. И ему не давал своими вздохами, охами и скрипением рассохшейся кровати. Надо будет винты пересмотреть, — мимоходом подумал Павел, впадая в милосердный сон, как об пол ударили две пятки, и Алексей вскочил на ноги. Павел перевел на него взгляд. Ну что ещё? Чего ему не спится спокойно, уже двенадцатый час на дворе.

Тихо звякнул колпачок, и жёлтым светом зажглась свечка. Алексей старательно рылся в своем дорожном сундуке. Павел повернул к нему голову, любопытствуя, что могло так срочно понадобиться в ночи, но Алексей, казалось, даже не замечал его, поглощённый своими мыслями.

А те жгли и не давали покоя. Как ему не хватает матери. Как Павлу, должно быть, не хватает матери. И какое оскорбительное для них обоих письмо прислал отец. Только вот само письмо всё никак не желало находиться. Да где же оно? Алексей в седьмой раз ощупал свои пожитки, как что-то бумажно хрустнуло под рукой и он ошалело уставился на конверт, который лежал поверх всего остального. Конверт был порван, скомкан, смят и отброшен в сторону, а письмо, не перечитывая, Алексей торопливо поднес к свече. Даже не желая перечесть. Павел удивился и заинтересовался настолько, что встал с кровати и подошёл ближе, кутаясь в одеяло на плечах.

Алексей сунул безымянный палец в рот, слишком быстро пихнув письмо в огонь и ухитрившись опалить пальцы. Перехватил письмо другой рукой и жёг, пока от него не остались лишь маленькие потемневшие лоскуты, выглядевшие