— Пойдём? Я чай поставлю, комната быстро согреется.

Павел глянул на него в упор. Протрезвел он быстро, но чувства схлынули, и он ясно стал ощущать последствия. А ещё где-то через четверть часа его начнёт подштармливать, и ему явственно станет хуже. Он сглотнул вставший ком слюны в горле и направился к дому. Алексей затрусил рядом, казалось, стоит прищуриться, как увидишь его бодро виляющий хвост.

Он подстроил свой шаг под его за пару счётов и с тревогой стал заглядывать в лицо. Павел поморщился, только этого ещё не хватало. Словно на больного. Давно бы спал и потихоньку трезвел, но так нет же.

А Алексей тем временем чувствовал, что предотвратил великую катастрофу в их жизненной связи. Безнадёжное крушение кораблей. Тревога всё никак не унималась.

Алексей почти инстинктивно протянул Павлу руку, чтобы поддержать его, сам испугался и замер с нелепо протянутой рукой. Впрочем, Павел сделал вид, что не заметил поданную руку. Молча дошёл до дома и также молча, но всё медленнее и медленнее, поднялся наверх. И так и не оперся на несколько раз ему предложенную ладонь. Алексей торопливо проскочил вперёд, чтобы отпереть перед Павлом дверь, и только когда ключ чуть не сломался в замке, сообразил, что забыл её запереть. Торопливо открыл и пропустил Павла вперёд.

Тот молча зашел, разулся, повесил шинель обратно и осмотрелся. Будто ничего и не случилось. Только на его кровати красуется мокрое пятно во всю её ширину. Павел кинул мешок под кровать и подошёл поближе оценить степень бедствия. Да уж, по такой погоде это ещё не скоро высохнет. Созерцание так увлекло Павла, что он повернулся к несколько раз звавшему его к столу Алексею далеко не с первой попытки. Тот успел раздеться и заварить чай. Им? Себе? Видимо ему, заключил Павел, наблюдая, как тот ополаскивает его кружку и наливает в неё свежезаваренный чай.

Крепко взялся за ручку, несколько отстранёно отметил, как его пошатывает, спирт ведь из крови никуда не делся, и выпил почти что залпом чай несмотря на температуру. После горячего стало лучше. Павел тяжело опустил кружку обратно и медленно разделся до исподнего. Залез в кровать, в которую Алексей уже положил свой матрас и застелил свежим бельём. И когда это он успел? Когда он пил чай? Только что же не там был. Но думать об этом долго Павел не стал. Не стоило. Да и одеяло приятно давило своей тяжестью и уносило его мысли куда-то в очень давнее и полузабытое место.

Куда? Возможно куда-нибудь, где сладко пахло топлёным молоком и пучками липы, где тёплая рука ложилась на лоб, а мягкий голос ласково пел. Слова терялись в прожитых годах, но голос звучал, казалось, совсем рядом. Павел натянул одеяло выше и сквозь дрёму и серых котов услышал, как скрипнула дверь. На грани сознания мелькнула мысль о том, куда это Алексей собрался посреди ночи, но быстро потерялась за приятными воспоминаниями и ушла во тьму.

Свеча потухла одним разом под медным колпачком. Тихо и без малейшего звука. Алексей оставил потухшую свечу на столе и почти на цыпочках добрался до своего пальто. Застегнулся в тускло просвечивающим под густым облаком лунном свете, пуговицы приходилось продевать в петли на ощупь, и вышел в ночь.

Ступеньки уходили одна за другой, и Алексей бездумно считал их. Первая, вторая, третья, подошва сапог чуть скользит на морской четвёртой и с силой опускается на пятую. Ступенька словно бьет в ногу. Быстро сбежать с шестой, седьмой, восьмой и перескочить через девятую на площадку. Оглянуться, не услышал ли кто шума, и побежать дальше. Странно, но на улице холод переставал вкрадчиво просачиваться под одежду и гнездиться где-то в глубине лёгких. Напротив, он задорно покусывал открытую кожу щёк, словно уговаривал вернуться в теплую квартиру, к горячему чаю и прогретой постели. К Павлу. К брату, которого он так сильно обидел.

Алексей огляделся по сторонам и быстрым шагом направился в противоположном направлении от части. Туда, где стояли маленькие, почти деревенские домишки местных ремесленников. Под ногами сухо хрустнул стручок акации. Наверняка остался здесь лежать ещё с осени. Алексей поддел его носком сапога, а потом, чуть помедлив, наклонился за ним. Прокрутил в руках и разломил на две половины. С опозданием до ноздрей дошел сложный влажный, немного тяжёлый запах забродивших фруктов. Пахло совсем как яблочный компот в середине осени, когда деревья успели сменить зелень на золото, но не успели расплатиться им за тёплое лето. И когда он стрелял в своего брата.

Надо же, как он обидел Павла. Тот и сейчас вспомнил. Алексей чуть не застонал от собственной глупости. Ну как ему только в голову взбрело, что ковш холодный воды на голову отличный способ протрезветь к утру? Так бы Павел спокойно отоспался и пришел бы на службу трезвым и выспавшимся, а не как теперь. И утраченные только начавшие зарождаться крохи доверия между ними не вернуть и не спасти. И всё из-за его поспешности. Но Павел переживал… Алексей растер половину стручка в голой руке и вымазал руку в подтаявшей мякоти. На ладони остались лежать несколько крупных семян. Алексей отбросил семена, насухо вытер руку платком и натянул перчатку. Влажной руке чувствительно похолодало. И вернуться Павел согласился вовсе не потому, что простил его, он даже за тот выстрел его не простил и не простит, наверное, уже никогда. А потому, что счёл этот вариант предпочтительнее, чем возвращаться среди ночи в казармы, куда неизвестно, пустят ли вообще в такое время. Да и останется ли Павел завтра, знает только он сам.

Дома вокруг закончились почему-то вдруг и одновременно, в тучах образовалась прореха, в которую выглянула круглая и жёлтая, словно полная миска сметаны, луна. Алексей поднял к ней голову и посмотрел, ища знакомые пятна. Но видно было только жёлтый ноздреватый блин, как из тех, что пекут на Масленицу, да виднелась журавлиная дорога. Тучи снова пришли в движении, и ясно засветилась звезда — голова лосихи. Шею начало ломить, Алексей опустил голову. Только и всей надежды ему оставалось, что при всем своём свободолюбии и гордости не стал бы Павел возвращаться, если бы не посчитал возможным его простить.

Ночной холод проник под пальто и стал холодить рубашку. Алексей поднял ворот, создавая себе слабую преграду от ветра, и поспешил домой к Павлу. Неожиданно оказалось, что он успел за своими мыслями уйти довольно далеко, чуть ли не в чистое поле, и возвращаться