Король и книга законов: новые сочетания

Чтобы понять дискурсивную конструкцию, характерную для пролога Сетенарио, необходимо обратиться к двум характеристикам Партид. Первая состоит в том, что каждая Партида начинается с одной из букв имени Альфонсо, что создает преемственность между сводом законов и королем. Этот аспект был уже в достаточной мере изучен, и мы не будем останавливаться на нем[859]. Вторая особенность заключается в том, что с самого начала текста сформулирована мысль, которая затем станет общим местом альфонсийской правовой литературы: «Человек должен всегда ставить Бога на первое место, во всех добрых делах, которые он пожелает начать. Ибо Бог есть начало, исполнение и завершение всякого доброго дела»[860]. Эта мысль о конечности или всеобщности, которая повторяется и переформулируется в различных законах Партид[861], связана с представлением о короле как о наместнике Бога, с ограничениями, которые накладывают на книгу сама ее сущность и материальная оболочка, и со стремлением создать правовой кодекс всеобъемлющего содержания.

В Семичастии эти два элемента объединены через библейскую формулу «Альфа и Омега», которой посвящен весь закон 1. «Alfa et O(mega)» в своей латинизированной форме соответствуют буквам имен Альфонсо и Фернандо, что вносит изменения в акростих, рассыпанный по Партидам. В Семичастии этот прием отличается большей конкретностью и выраженностью, так как используется только в начальной главе. Как показал Ж. Мартин, эта конфигурация позволяет провести аналогию между книгой законов и королем на основе числового, языкового и буквенного построения[862]. Также устанавливаются отношения преемственности: природной (с Фернандо III) и божественной (с именем Бога), благодаря чему кодекс Альфонсо превращается в прямого наследника духовного порядка[863].

Что касается идеи бесконечности Бога и конечности произведения, мы находим в Семичастии следующее объяснение:

Потому А справедливо указывает, как мы уже сказали, что Бог это начало, а О – конец, не потому что Бог имеет начало или конец в себе или может быть закончен, а потому что Он дает начало и завершение всем вещам, которые Он создал. И остальные пять букв в середине указывают на другие вещи, которые в нем заключены, согласно мудрости, силе, и добродетели, которыми он обладает. И в этом есть суть Троицы: под силой понимается Отец, под мудростью Сын, а любовь и добродетель в их действиях соответствует Святому Духу. Потому подобает, чтобы всякий человек, кто пожелает начать благое дело, продолжить его и правильно завершить, приступал бы к нему во имя Божье, и исполнял бы его, уповая на силу Его великого могущества, а завершил бы по милости Его любви, которая есть любовь совершенная[864].

Этот абзац соответствует тем же теоретическим предпосылкам, что и Партиды. Тем не менее «имя Бога», начало и оправдание всего этого писания, указано прямо, дабы, через отсылку к Библии, уточнить, что Оно усиливает утверждение права Альфонсо, как эманации божественного порядка.

Изучение источников свидетельствует не только о широком теоретическом охвате этого начального закона, но и о его сложности. Как уже было отмечено, «Альфа и Омега» – это формула, которая встречается в Откровении Иоанна Богослова (1:8, 21:6 и 22:13). Однако в Семичастии она изначально используется в своей латинской, а не греческой форме, что интерпретируется как гапакс[865]. В действительности, написание, которое мы обнаруживаем в Семичастии, не является абсолютно уникальным, поскольку оно уже присутствует, например, в Этимологиях Исидора Севильского или в «Стихах о Юлии Ромуле или о граде Севильском» (Rithmi de Iulia Romula seu Ispalensi Urbe) Гильермо Переса де ла Кальсада (ок. 1250 г.)[866]. Кроме того, в последнем тексте мы обнаруживаем знаменитый акростих, который мог послужить образцом для сотрудников Мудрого короля. Стоит отметить, что Семичастие также включает греческую форму синтагмы: «А – это четвертая буква в слове Альфа <…>»[867], «<…> как указано в начале этой книги, по семи буквам, составляющим Alpha et O <…>»[868], «<…> по названию семи букв, о которых мы говорили в начале этой книги, которые есть Alpha et O <…>»[869]. Унаследованная из библейской традиции и часто встречающаяся в теологических текстах, эта форма появляется и в другом известном произведении, вышедшем из скриптория Альфонсо Х – Planeta Диего Гарсиа де Кампоса[870].

Если говорить о стилистике, акростих может использоваться в текстах различного рода. Прежде всего, не будем забывать, что речь идет о приеме, достаточно распространенном в средневековой словесности. Он может в игровой форме включить имя мецената, автора или даже кописта произведения. Вспомним, например, ранее упомянутые Rithmi de Iulia или Liber ad honorem Augusti Пьетро да Эболи (ок. 1195–1197), где он чествует Генриха IV Штауфена. В случае Альфонсо возможно влияние artes dictaminis в том, что касается репрезентации короля через игру букв. Как продемонстрировала Валерия Бертолуччи Пиццоруссо[871], Годфрид Англичанин в Ars Epistolarius ornatus дает серию вариаций на основе имени Альфонсо.[872]

Это руководство по канцелярскому шифрованию, которое использует склонения и интерпретации per litteram, повлияло на текст первого закона Семичастия.

«Альфа и Омега» также наводит нас на мысль о своего рода прозаизации хрисмона – знака, который часто использовался в кастильско-леонской канцелярии и обозначал слово короля. Монограмма Константина, изначально использовавшаяся в папской канцелярии, была постепенно восстановлена в канцеляриях различных европейских королевств для придания большей торжественности официальным документам[873]. Демонстрируя этот символ, принципиально многозначный и происходящий из разных текстуальных жанров, Альфонсо Х лично фиксирует и скрепляет печатью последнюю формулировку, в которой выражены его интеллектуальные и политические идеалы.

Принципиальное нововведение Семичастия заключается в том, что это имя-формула порождает серию божественных имен. Каждая буква «Альфа и Омега» превращается в инициал семи имен, из которых до нас дошло тридцать пять. Имя короля, отражение этой древовидной структуры, приобщается к божеству и его атрибутам. Оглавление – это тоже своего рода способ введения тематики текста, поскольку приведенные имена зачастую являются первыми звеньями подобных друг другу явлений, о которых идет речь на протяжении всего текста. Имя Angulus[874], например, позволяет предвосхитить содержание закона CV, в котором упоминается жертвенник, то есть камень, расположенный на алтаре:

И сказал Господь наш Иисус Христос про этот самый камень, как о самом себе, так как камень, которым пренебрегли строители, был поставлен во главу угла. И под этим понимается, что те, кто имел власть в мире и был сведущ, не знали Его <…>.