— Нет, пауки обонянию не угроза, — помотал головой Махайн, — а вот то, что их трупы ночные хищники без внимания не оставят, забывать не следует. Тут будет шумное местечко, лучше находиться подальше от него.

— Верно, — согласился Селич.

Росс невольно ловил некоторые мысли простых дружинников и не все ему нравились. Некоторые вспоминали, что Великий князь в бою не участвовал. Не то что осуждали его, скорее равнодушно, просто отмечали, что это было так. Другие думали, что так и нужно: Сыну Богини негоже самому лезть в бой. Один вспомнил, что Одур водил в бой их лично. Не всегда, но обычно.

Решил пресечь подобные мысли. Громко окликнул воеводу:

— Селич, тебя не удивило, что пауки были обращены к нам задом?

— Да, это очень даже удивило, но потом ушло из головы, не до этого было.

— Знай, что такое возможно и в будущем, будь к такому готов и всех дружинников предупреди об этом. Я вас как бы прикрыл, пауки вас не видели, я внушил им, что на них нападают с противоположной стороны. Сколько мог, держал их в таком обманном состоянии.

— Вот это да! Ты и на такое способен! — протянул Селич, удивлённо качая головой.

Махайн не сдержался, рассмеялся:

— Жалею, что пропустил столь дивное зрелище! Правда, у меня имеется уважительная причина, я тогда находился в коконе, и почти в беспамятстве.

Росс велел Селичу:

— Веди дружину, воевода, пусть все устраиваются на отдых.

Затем обратился к Махайну:

— Приглашаю на ужин, если у тебя сохранился аппетит.

— Ещё какой! — заулыбался тот. — Я словно заново родился. Сил просто невпроворот! Да я с голыми руками на любого паука или таракана пойду с голыми руками! И есть хочется так, словно неделю во рту и крошки не было.

Уже во время ужина в походном шатре Великого князя Махайн начал свой рассказ. Его слушали с неослабевающим интересом Росс, Всеслав, Сечень и Селич. Последний подошёл, когда уже все были за столом. Воевода перепоручил дальнейшее руководством своему сотнику и уселся за стол отдать должное яствам.

— Мои родители жили далеко, очень далеко отсюда. В унылой степи со скудной растительностью. Жили впроголодь, пока моя мать не забеременела мною. Над степью в воздушных шарах летали пауки, выискивали убежища людей, хлестали сверху своей волей, превращая людей в сгустки ужаса и лишая возможности не только сопротивляться, но даже и двигаться. Непокорных поедали тут же, а остальных уводили с собой.

Моя мать сказала отцу, что такой жизни она не выдержит, а тем более, она теперь носит ребёнка. Ей нужна более безопасная жизнь. И они ушли в горы. Там им повезло, они нашли пещеры, которые давным-давно были созданы старыми людьми, которые добывали там известняк. Штольни тянулись очень далеко в гору, разветвлялись и имели несколько выходов. Там оказалось жить безопасно. Правда, раз их заметили пауки, но мои родители скрылись в пещере. Внутри имелись запасы еды, а воды было вдоволь: текли ручейки, кое-где они образовывали озёрца. Пауки оказались слишком большими и пролезть внутрь не смогли, какое-то время сторожили снаружи, но потом потеряли терпение и удалились.

В скором времени после этого родился я. Эти пещеры стали моим домом. Я часто вспоминаю их и, если сказать честно, то хотел бы когда-нибудь к ним вернуться. Там прошло моё детство. До сих пор помню то удовольствие, которое я испытывал, купаясь в подземном озерце. Вода в нём была холодная. Потому я выбегал наружу и грелся на скалах у выхода пещеры.

Никто нас не тревожил, пауки словно нас не замечали. Я был с детства так запуган ими, что страх пронизывал меня всего, порой тело покрывалось пупырышками. Я цепенел и молил высшие силы, чтобы они не заметили нас и пролетели мимо. Так и было. Уже взрослым я понял, что дело не только в удаче. Уже тогда — только неосознанно — я прикрывал и себя, и родителей от сознания пауков. Они нас просто не видели. Подобное я мог проделывать с кем угодно: тарантулами, скорпионами, пауками-верблюдами, стрекозами. И даже более, умел внушить им любой образ, заставляя в него поверить.

После этого, не скрою, я почувствовал себя сверхчеловеком. С усмешкой смотрел на пролетающих мимо меня пауков-смертоносцев, они видели пустое место, хотя порой я мог бросить камушком в них. Осмеливался даже проникать им в мысли, но часто они обнаруживали это, приходилось придумывать что-нибудь, дабы они не догадались о моём существовании. Обычно создавал какое-нибудь страшилище, их мысли переключались на него, а я поспешно удалялся. Но иногда мне удавалось сделать себя невидимым. Особенно, когда пауков было много, большая часть их сил уходила на общение друг с другом и тогда моё присутствие оказывалось незамеченным. А я читал паучьи мысли, наслаждаясь своими возможностями.

Происходило такое в далёкой молодости. Был я не особенно умён. И строптив. Это правда, от неё не денешься, признаю.

После меня у матери родилось ещё четверо. Один ребёнок вскоре умер. Два брата и сестра выросли.

А меня потянуло в большой мир. Родная пещера обрыдла сверх всякой меры. Мне она казалась тюрьмой, а требования родителей чрезмерно суровыми. Под разными предлогами, а зачастую и без них, я уходил всё дальше и дальше. Меня просто тянуло заглянуть за горизонт.

Когда возвращался, то мать кидалась меня обнимать, плача и ругая за длительную отлучку. Отец скрывал радостью за внешней суровостью, он считал себя обязанным воспитывать меня, чего я не понимал и сильно обижался на него. Братья тоже упрекали, рассказывая, как сильно плакала по мне мать. Только сестра была сестрой, хотя и ругала меня, но больше радовалась. Кидалась мне на шею при встрече, а я её кружил на руках, как всегда делал с самого раннего её возраста. Это ей очень нравилось.

Однажды я ушёл очень далеко в степь. Там оказался оазис, в котором жила группа людей. Там я встретил прекрасную Унну. Я спас её отца от скорпиона, напугав того воображаемым огнём. Он уже сталкивался со степным пожаром и умчался быстрее ветра. Разве что паук-смертоносец смог бы тогда его догнать.