Киттен тоже подошла к дивану, села возле меня и взяла за руку.

– Я думаю, тебе нужно больше танцевать, Лючия. Ты была так счастлива, когда танцевала днями напролет. Почему ты не напишешь Мадике? Она ведь так хотела с тобой заниматься!

– Не могу. Мне слишком стыдно после этой неудачи с балетом. И родители вполне ясно дали мне понять, что выступать на сцене – это неподходящее амплуа для дочери литературного гения.

– Тогда, может, затеем что-нибудь вдвоем? Сходим парой на прослушивание для звукового фильма. Или соберем еще одну труппу. Для меня сейчас тоже подходящее время. Подумаешь об этом?

– Сейчас я слишком занята, – отказалась я. – Вот-вот стану настоящей преподавательницей системы движений Маргарет Моррис. И еще у меня уроки рисования, и я все время помогаю маме и баббо, да и к тому же уже совсем скоро свадьба Джорджо. – К концу предложения мой голос становился все тише и тише. Мама все еще не разговаривала с миссис Флейшман, значит, скорее всего, на свадьбу меня не пригласят.

– Я просто… не уверена, что для тебя этого достаточно – учить движению. Мне не хочется, чтобы ты подумала, будто я недооцениваю миссис Моррис, но… это совсем не похоже на танцы, которыми мы занимались, ведь правда?

– Нет, потому что я не выступаю. – Я пыталась подбирать слова как можно тщательнее. – Но это облегчает жизнь очень многим людям. – Я помолчала, не зная, как лучше выразить мысль. – И миссис Моррис очень меня вдохновляет. Ее система помогает беременным дамам, инвалидам, детям и спортсменам. Она крайне полезна. А я хочу приносить пользу, Киттен.

– Но ты все же подумай о моем предложении, хорошо? Начать вместе какое-нибудь дело, может, что-то творческое или просто нечто, что позволит нам взять наши судьбы в свои руки. Обещай, что подумаешь? – настаивала Киттен.

– Я обещаю, Киттен. – В сущности, мне нравилась эта идея, и я знала, что Сэнди возражать не будет. Он обожал смотреть, как я танцую. Один или два раза я застала его за тем, что он рисовал меня на салфетке в «Куполь», после того, как я практиковала перед ним новые прыжки или па. Но готова ли я снова выйти на сцену? Готова ли противостоять гневу мамы? Конечно, если бы я сначала вышла замуж… Если бы я стала миссис Александр Колдер…

Я сжала руку Киттен.

– Давай я сперва закончу обучение у Маргарет Моррис, и мы дождемся, когда пройдет свадьба Джордже Моя жизнь вскоре изменится, и очень сильно. Вот увидишь.

У баббо появился новый раб. Поль Леон, сбежавший из большевистской России, был свояком Алекса Понизовского, который учил баббо русскому. После того как Беккету запретили показываться на Робьяк-сквер, в доме появился мистер Леон, и постепенно он стал здесь постоянным гостем. Как и все остальные.

Баббо он нравился, потому что его второе имя было Леопольд (как у главного героя «Улисса»), а его жену звали Люси – почти как меня. Люси Леон сумела впечатлить маму тем, что организовывала экскурсии по домам мод для американских туристов. Мистер Леон был готов ради баббо на все и квартиру на Робьяк-сквер считал святилищем своего божества. Кажется, это был самый «рабский» раб из всех, которые когда-либо служили баббо. Часто он проводил у нас целый день, печатал, читал, переводил, выполнял мелкие поручения баббо. Совсем недавно мистер Леон пришел с несколькими массивными, переплетенными в кожу томами, посвященными законам Италии, Франции и Англии. Лифт был, как обычно, сломан, так что, добравшись до нашей двери, мистер Леон дышал буквально как собака, разве что не высовывал язык, сгибаясь под тяжестью огромных книг.

Новые книги для чтения меня нисколько не удивили. Он то и дело читал что-нибудь совершенно неожиданное. На прошлой неделе, например, он заставил мистера Леона обегать весь Париж в поисках книги с английскими детскими стишками. А когда мы были в Торки, баббо вдруг начал сходить с ума по журналам для девочек-школьниц и велел одному из «льстецов» достать ему подшивки «Альбом Поппи» и «Дневничок школьницы».

Только позднее, когда мистер Леон ушел, я задумалась, зачем баббо нужны сборники законов. Я сидела за фортепиано, любовалась черно-белыми клавишами и лениво думала, не захочет ли Сэнди перекрасить фортепиано в красный, и вдруг из кабинета до меня донеслись обрывки разговора между мамой и баббо. Они как раз обсуждали эти сборники законов, что было крайне странно, поскольку мама никогда не читала и не обсуждала с баббо его работу. Мелодичный голос баббо поднимался и опускался, и это тоже было непривычно, потому что он очень редко разговаривал на повышенных тонах.

Я напрягла слух. Баббо сказал, что нечто (я не разобрала, что именно) должно быть сделано согласно закону в Англии и что это нельзя сделать где-либо еще. Мама бросила, что все это – его вина, после чего наступила тишина. Я подалась вперед, вытянула шею и снова прислушалась. Вдруг мама выдала такое, что почти ошарашило меня, – она сказала, что ее семья ни за что и никогда не будет с ней разговаривать. И в ее голосе звучали горечь и боль – как это отличалось от ее обычного тона! Тут баббо совсем понизил голос, и я ничего не услышала. Мама же, наоборот, ответила ему громко и сердито – она спросила, что делать с газетчиками. Баббо сказал, что он все уладит и все будет проделано законно и без всякого шума в Лондоне. Мама ядовито проговорила, что она очень, черт возьми, надеется на это, а затем скрипнула дверная ручка, и мама вылетела из кабинета в гостиную, где сидела я. Я быстро склонилась над клавишами и сыграла гамму. Она промаршировала мимо, громко дыша и раздувая ноздри.

Все это показалось мне очень загадочным, и я решила спросить совета у Сэнди. На следующий день был назначен урок рисования, и я ожидала, что он вернет мне брошь, а может быть, принесет и новые серьги. А может, даже и кольцо. О нем я старалась не думать, но все равно воображала, как оно может выглядеть. Вероятно, в нем тоже будет миниатюрная пружинка, и оно будет танцевать и сиять, совсем как я.

* * *

Сэнди прибыл ровно в десять, с тростью в одной руке и чемоданом в другой. Он сообщил, что сегодня я должна буду нарисовать весь цирк