Шрифт:
Закладка:
– Что в этом смешного? – нахмурилась я.
– Это же очевидно, – фыркнул Сэнди. – Вы так наивны, Лючия.
– Что вы хотите этим сказать? – Я отодвинулась назад и склонила голову, наблюдая, как Сэнди пытается установить трапецию.
– Простите меня, если это прозвучит слишком прямо или грубо, но ваш папа пишет книги, которые большинство людей считают грязными. Великолепными, но грязными. Даже более чем грязными или непристойными – похабными. – Сэнди помолчал, закрепил, наконец, трапецию и повесил на нее девушку, летающую по воздуху. – Вам ведь это известно, Лючия, не так ли? Уж не хотите ли вы сказать, что не читали «Улисса»?
– Он величайший писатель двадцатого века! Все так говорят! – Я сняла с трапеции девушку, летающую по воздуху, и стала пристально ее рассматривать. Не нужно, чтобы мой голос был таким жестким. Не нужно, чтобы мои руки так сильно дрожали. Однако успокоиться мне не удалось.
– «Улисс» запрещен почти во всех странах мира. У нас в Америке его вообще сжигают на кострах. Там можно попасть в тюрьму за его продажу. Разве не поэтому все вы здесь, в Париже?
Я кивнула. Я знала, что баббо пытался опубликовать «Улисса» десятилетиями, но думать об этом мне не хотелось.
– Какое отношение это имеет к газетчикам и к людям, которые не пожелают разговаривать с моей матерью?
Сэнди снова расхохотался. Его большое тело сотрясалось.
– Следующая книга будет еще непристойнее. Он, наверное, пишет настоящую «бомбу» там у себя в кабинете. – Он перестал смеяться и помолчал. – Самое забавное, что при этом он выглядит так респектабельно, и он такой тихий, и манеры у него прекрасные. И он всегда называет меня «мистер Колдер». Никак не могу соотнести одно с другим. Нет, не могу. Не сжимайте так девушку, летающую по воздуху. Вы переломите ее пополам.
Я моргнула и усилием воли попыталась остановить нервный тик, который вдруг напал на оба моих глаза. Правда состояла в том, что я понятия не имела, о чем идет речь в книге, над которой работал баббо. Что-то о «темной ночи души», о реках, об Ирландии. Те куски, которые баббо зачитывал вслух, были очень красивыми, какими-то петляющими и мелодичными. Но что они означали? Неужели я – муза чего-то грязного? Еще более непристойного и похабного, чем «Улисс»? Нет, это просто невозможно. И я твердо сказала Сэнди, что он не прав, что в книге, над которой работает баббо, нет ничего грязного.
Но в то же время объяснение Сэнди насчет публикации книги я сочла довольно логичным. В конце концов, для чего еще могут понадобиться сборники законов, поездка в Англию и газетчики? И все же – что, если книга, над которой работает баббо, настолько отвратительна, что мы будем вынуждены покинуть Францию? Хотя почему тогда ее можно законно издать в Англии, но не во Франции? В этом не было никакого смысла. Совсем потерявшись, я тряхнула головой, положила перед собой бумагу и взяла в руки карандаш. Мысли тут же примчали меня к миссис Александр Колдер. Если мои родители переедут в Англию (а мама не раз открыто говорила, что Англия – ее любимая страна, а Лондон – любимый город), наверное, нам с Сэнди тоже нужно будет туда перебраться.
– Сэнди, вы уже закончили мою брошь?
– О, дьявол! Конечно, закончил, но я оставил ее в студии. Я принесу ее в следующий раз. Обещаю. – Он мимоходом поцеловал меня в висок.
– А… и… сережки? Которые будут раскачиваться, когда я хожу и танцую?
– Это… вещь, над которой я работаю! – Сэнди расхохотался, радуясь собственному остроумию.
А что же сюрприз, который он мне обещал? Мое кольцо-сюрприз? Я хотела спросить его об этом, но потом решила, что не стану. Иначе это будет несколько бесцеремонно. Даже грубовато. Во время урока Сэнди несколько раз поцеловал меня, но чувствовалось, что он немного отрешен. Возможно, его тоже обеспокоило, что моя семья может уехать в Англию.
Когда я закончила рисунок и Сэнди похвалил мое восприятие перспективы и начал убирать все обратно в чемодан, он вдруг спросил, смогу ли я улизнуть из дому на всю ночь. Сказал, что хочет отвести меня потанцевать, а потом домой, к себе в студию.
– Ты будешь у меня первым, – прошептала я, низко нагнув голову и не отрывая глаз от рисунка. Жаркий розовый румянец залил мою шею, потом лицо – от стыда или от волнения, я не понимала.
– Так ты еще девственница? – Сэнди взял прядь моих волос и накрутил ее на палец. – Так ты сможешь уйти из дому? На всю ночь?
– Да. – Мое сердце бешено забилось. Кто же меня прикроет? Только Киттен. Одна лишь Киттен готова ради меня на вранье.
– Тогда составим план, когда я приду на следующей неделе. – Он отошел, захлопнул крышку чемодана, подхватил трость и элегантно взмахнул ею. – Ты можешь довести мужчину до того, что он забудет обо всем на свете, маленькая кокетка.
– А до этого мы увидеться не можем? – Я говорила спокойно, но внутри у меня все сжалось. Целая неделя без него! Да, длинная, пустая неделя… но затем миссис Александр Колдер вновь возродится из пепла прошлого, словно феникс.
– На следующей неделе у нас будет полно времени, чтобы все продумать, моя маленькая ирландская девственница. – Он лукаво улыбнулся и подвигал бровями, вверх-вниз. Затем приподнял мой подбородок большим пальцем и поцеловал меня так лихорадочно и глубоко, что меня словно обожгло огнем, и кровь в сотни раз быстрее понеслась по жилам. Когда я наконец открыла глаза, он уже ушел. В воздухе еще витал его запах, его тепло и его энергия.
Всю следующую неделю я слонялась по квартире на Робьяк-сквер, тихо улыбаясь сама себе, чем безмерно раздражала маму. Лишь только баббо ничего не замечал. Его тоже переполняла радость: ему удалось залучить знаменитого дирижера, сэра Томаса Бичема, на один из сольных концертов Джона Салливана. Я не обращала внимания на его бесконечные причитания о «восхитительном теноре», потому что моя голова была переполнена собственными мыслями. Я снова и снова рисовала себе нашу ночь с Сэнди. Я приняла сотню решений – какие туфли, платье и украшения надеть, как уложить
