— Вот, — Федор Ильич подвинул к нему лежавший под книгой черновик. На углу размашистым почерком Бурдова было написано: «Отказать!»

— Это почему же? — недовольно спросил Рощи.

— Не портил бы бумагу.

— Почему? — упрямо переспросил он.

— Неохота сегодня ссориться… Но раз настаиваешь, — Бурлов пожал плечами. — Так можно было писать в первые дни войны, когда каждый человек еще не был поставлен на свое место, а не сейчас, когда все подчинено четким указаниям партии.

— Но почему других направляют? Почему я не имею права проситься? — горячился Рощин.

— Направляют не других, а кого нужно. В конце концов, нужно же кому-нибудь быть и здесь?

— А почему этим кем-то должен быть я? Я там буду более полезным.

— Ого, значит, ты — единственный недостающий на фронте человек? — Федор Ильич покачал головой. — Ну хорошо, а почему ты меня считаешь хуже себя?

— Я этого и в мыслях не имел… — опешил старший лейтенант.

— Как же так? Ты говоришь, что был бы там полезным. А товарищ Бурлов, значит, нет?

— Нет, почему? Вы тоже, — растерялся Рощин.

— Благодарю, — серьезно произнес Бурлов. — Значит, ты и я, хороших уже двое.

— Где же логика? — не сдавался Рощин. — Ошурина, которому недавно присвоили звание, отправляют на фронт! Его же надо учить!

— Его четыре года учили, в том числе и Рощин. А на фронте, комбат, дела и без нас хороши.

— Что слышно, Федор Ильич?

— В Сибири, Анатолий, многое слышно, а еще больше видно, — оживленно и весело проговорил Бурлов, снимая портупею и подсаживаясь к Рощину на кровать. — Видел, Анатолий, как куется победа. Точно кто взял волшебное зеркало и показал: смотри, что готовится, что будет!

Он долго и обстоятельно рассказывал Рощину все, что увидел и перечувствовал за эти дни в далекой, казалось бы от фронта, Сибири.

Несколько вечеров подряд разведчики часами донимали Бурлова расспросами. И Федор Ильич охотно к с увлечением рассказывал им о трудной и напряженной борьбе за победу в небольшом тыловом городке. Казалось, политрук побыл не в Сибири, а в Ставке, — с такой убежденностью он говорил о приближающейся победе.

* * *

Накануне 7 ноября Бурлова вызвали в штаб армии, в связи с упразднением в войсках института комиссаров.

Возвратился он в тот же день.

— Теперь я твой заместитель по политической работе, Анатолий Андреевич, — объявил он Рощину. — А это, так сказать, в порядке подхалимства — два пригласительных билета в Дом Красной Армии на торжественный вечер. Подыскивай, комбат, спутника или спутницу и обязательно езжай, — предложил он.

— Завтра день такой: обязательно жди на границе чего-нибудь, как в прошлом году, — возразил Рощин.

— Ты что же, товарищ командир батареи, мне уже и доверять перестал? — спросил Бурлов.

— Ну что ты, Федор Ильич? — удивился Рощин. — Я не то хотел сказать. Могут быть всякие неожиданности.

— С генералом Николаенко я согласовал и с Козыревым договорился: завтра от них тоже едут, на автомашине, и вас захватят, — пояснил Бурлов. — Второй билет давать тебе? — с хитрецой прищурился он.

— Отдай кому-нибудь, — предложил Рощин.

— Ну что же, быть по сему!

Уже укладываясь спать, Рощин поинтересовался:

— Кто же поедет со мной?

— Девушки от билета отказались, когда узнали, что с тобой ехать, зато Кондрат Денисович согласился: он с тобой — и в огонь и в воду, — ответил Бурлов.

Проснулся Рощин с таким чувством, какое бывает в детстве по праздникам: он свободен на целый день! Когда собрался, вошла Сергеева.

— Капитана товарища Бурлова нет? — спросила она.

— Нет, он на передовом. Что у вас к нему?

— Он дал мне пригласительный билет на вечер в Дом Красной Армии. Я попросила разрешения у младшего лейтенанта Новожилова оставить у прибора Анастасию Васильевну, а он направил узнать у капитана. Наверное, не знал, что вы в батарее.

— Доложите младшему лейтенанту, что я разрешил, — скрывая радость, проговорил Рощин. Он был очень благодарен Бурлову за то, что тот умел все понимать. — Только вы собирайтесь быстрее. Уже без двадцати четырнадцать.

— Есть, товарищ старший лейтенант, через десять минут я буду готова.

— Вы одна едете? — спросил Рощин, которому хотелось узнать, что еще сказал ей Федор Ильич.

— А вы и не знаете, товарищ командир батареи? — насмешливо взглянула на него Валя.

— Не знал, что поеду с вами. Федор Ильич говорил, что второй билет отдал Федорчуку.

— Вы и довольны остались? — слегка нахмурилась Сергеева.

В половине третьего за ними заедал на полуторке Козырев. День выдался теплый, и Рощин был рад быстрой езде.

* * *

В Доме Красной Армии Рощина и Сергееву, привыкших к землянкам и блиндажам, поразили простор и уют. Вдвоем они обошли все комнаты, особенно долго рассматривали выставку немецкого трофейного оружия, сатирические картинки, в галерее знатных воинов-орденоносцев они разыскали портрет Федорчука. Денисович с генеральской осанкой смотрел на них знакомым добродушным взглядом.

После торжественного собрания Рощин направился на второй этаж.

— Загляну в бильярдную, тряхну стариной, — предупредил ан Валю.

Сергеева нашла его там за партией с каким-то капитаном.

— Проигрываете? — пошутила она.

— Ого-о! — воскликнул партнер Рощина, бесцеремонно разглядывая Сергееву.

— Разрешите, товарищ капитан, не доигрывать? — Рощин положил кий, взял Валю под руку и вышел из бильярдной.

А потом распахнулся занавес, и полилась музыка, и весь зал замер, вспомнив хоть на короткое время такое далекое, такое близкое счастье, вспугнутое войной.

— Как хорошо! — шепнул Рощин Вале, когда они ожидали в фойе Козырева.

— Вот и прошел вечер, — с грустью отозвалась она. — Мы их не ценили, когда таких вечеров было много. Я сейчас смотрю на довоенную Вальку, как на девчонку. А вот соберемся все после войны — и никого не узнаешь…

— Анатолий, наконец-то! — радостно воскликнула подбежавшая к ним девушка с длинными черными косами, в легком крепдешиновом платье.

— Здравствуй, Зина! — изумленно отозвался Рощин.

Они познакомились еще до: войны на армейской спартакиаде. Заметив на дистанции задыхавшуюся девушку, Рощин выбежал на дорожку, догнал ее и повелительно бросил:

— Держите, мятные лепешки! Сейчас уменьшите темп и восстановите дыхание… Вот так…

После бега Зина подошла к нему просто и поблагодарила.

Остальные дни спартакиады провели вместе, сейчас они были рады встрече.

— Я смотрю — и глазам не верю, — Зина взяла Рощина за руку. — Правда, стороной, от одного человека получила от тебя привет, но хотелось и самой посмотреть, каким стал бывший артиллерийский чемпион.

— Познакомься, Зина, это Валя… — замялся Рощин, не зная, как дальше представить Сергееву.

Зина невнимательно подала Вале руку, продолжая разговаривать с Рощиным.

А Валя почувствовала себя неловко рядом с этой красивой нарядной девушкой. Армейские сапоги сразу стали тяжелыми, ремень — грубым. Сергеева