Огромная башня уже нависала над ними, поглощая полукругом входа шелестящую ленту. В зеленоватом свете Этли сошла следом за демонессой с бегущей дорожки и огляделась. Высотой вдвое против привычного, круглое, почти безлюдное помещение было расписано изображениями людей и нелюдей, как бы окружающих огромного, благообразного седобородого старика с добрым взглядом маленьких глаз из-под косматых бровей. Старик в свободном синем складчатом одеянии сидел, расслабленно положив на колени большие, некрасивые узловатые руки труженика и улыбался входящим в холл. Он казался живым, мудрым и чересчур усталым, чтобы пошевелиться, очень добрым волшебником, присевшим на миг отдохнуть.

— Он в самом деле такой большой? — спросила Этли.

Эрна засмеялась:

— Ну что ты! Вовсе нет.

— Очень красиво. Он как живой. Кажется, вот-вот пошевелится и что-то скажет. А почему там нет тебя, Эрна?

— Они хотели нарисовать, но я им запретила. Меня и так каждая собака знает. Впрочем, Науму Максовичу свой портрет не нравится. Однако он нравится мне, и портрет оставили. Но нам пора. Идем же, — сказала Эрна, к стене, где под фресками располагался ряд кругов с какими-то надписями в каждом.

Эрна, не глядя, направилась в крайний, взяв Этли под руку. Они ступили в очерченное пространство, и снова все вокруг изменилось — теперь они шли по широкому цвета зеленой листвы коридору, с ярко — желтым полом и синим полукруглым потолком. По обе стороны проплывали назад прямоугольные двери. Этли обнаружила, что здесь на каждой из дверей прикреплена табличка с надписью и ниже — квадратик с какой-нибудь разноцветной картинкой. Коридор был совсем безлюден и тих. Эрна остановилась перед дверью, где прикрепленный под надписью квадратик представлял высунувшего красный язык забавного зверя, похожего на харраша. Сказала негромко:

— Сейчас мы находимся в детских палатах. За этой дверью лежит та девочка, которая не хочет жить. Она тоже ахайка, понимаешь? Девочка сейчас не совсем в своем уме, и тебе может потребоваться все твое терпение, все без остатка, чтобы отвечать добром на зло, заботой на грубость.

Эрна выдержала паузу. Мягко, но внушительно закончила:

— Ей очень нужна помощь доброго, терпеливого человека. Но она в этом совершенно не хочет признаться. Даже самой себе. А мне тоже нужна такая помощь для нее. Именно от тебя и ради тебя, ради вас обоих. Тебе будет тяжело, очень тяжело! Подумай. Еще не поздно отказаться.

Такого принцесса никак не ожидала. Она прикусила губу, думая: «От меня хотят добра и терпения. От меня хотят помощи несчастным. Разве это может быть дурно? Разве Рик ищет выгод, делая добро? Я буду благородной. То есть я и так благородна по рождению. Пора, видно, доказать себе, что не только по рождению. Давно ли я желала радовать других? Вот и случай представился».

Этли сжала в кармане своего платья игрушечного харраша и отважно кивнула:

— В этом нет зла. Я буду ухаживать за ней, раз нужно.

Эрна улыбнулась, внезапно обняла принцессу и поцеловала в лоб. Прошептала:

— Благословляю тебя, дитя, на подвиг терпения и самоотверженности. Иди же, твори добро.

И исчезла. Этли осталась совсем одна в пустом коридоре, и ее голос беспомощно затих в неведомых глубинах башни:

— Эрна?

Все воодушевление куда-то пропало, сменившись одиночеством и страхом.

Этли стояла у двери, не решаясь войти. Потом кончики пальцев снова коснулись неказистой игрушки. От нее словно шла спокойная уверенность. Этли ощутила, как ее страх сменился совсем иным чувством. Она не сразу нашла ему название, но толкнула дверь и вошла в небольшое белое помещение с двумя невысокими прямоугольными кроватями, разделенными проходом от окна к двери. Под окном — небольшой стол, на котором светильник в стеклянном плафоне и глубокое глиняное блюдо с непривычного вида, но внешне аппетитными фруктами.

По левую руку койку занимала лежащая ногами к окну зеленоволосая девочка, почти ровесница, в просторных штанах и куртке. Она не пошевелилась, когда Этли закрыла за собой дверь. Пройдя к окну, Этли с любопытством заглянула в лицо лежащей. Принцесса уже решила было, что ее подопечная спит, когда ахайка открыла глаза. В них было столько боли и ненависти, что Этли попятилась на полшага и уперлась спиной в стол. Ненависть сменилась удивлением. Плотно сжатые губы разомкнулись, и тонкий, с сильным хаонским выговором голос с непонятным девушке ядом осведомился:

— О, никак Благородная Этли?!

— Здесь я просто Этли, — касаясь пальцами игрушки в кармане, сказала принцесса.

— Вот как? И какая же чума принесла «просто Этли» сюда, а?

— Я здесь, чтобы ухаживать за тобой.

Девочка закатила глаза под лоб и захохотала. Этли присела на свободную постель и вздохнула:

— Я не вижу ничего смешного.

— «Я не вижу ничего смешного»? — передразнила ее девочка, — ну конечно, откуда тебе видеть, Благородная Лесба. Поухаживай-ка за мной, полижи между ног, грязная тварь, тебе ж это нравится! Я как раз рабыня, а ты ж любишь это делать рабыням, потаскуха вонючая? Давай, высовывай свой сладкий дворянский язычок, и «ухаживай за мной».

Этли показалось, что ее обдали изнутри ковшом крутого кипятка. Она побледнела, чувствуя, как какие-то жилы во внутренностях натянулись до звона. Она трижды глубоко вздохнула, подражая подсмотренному за Эрной, прикоснулась к мягкому боку харраша и ровно сказала:

— Ты надеешься довести меня до бешенства? Не выйдет. Я пришла сюда не для того, чтобы убить или искалечить. И я справлюсь со своей работой. Как тебя зовут?

— Не твое дело, — сказала зеленоволосая, — Твое дело знать, что я, шлюха, навидавшаяся больше мужиков, чем тебе светит за всю жизнь, стоящая восемь медяков на ночь, чувствую себя грязной от одного твоего здесь присутствия, ясно? Ты в сто раз грязнее и хуже меня! В сто тысяч раз!

— Я не собираюсь считаться, кто из нас лучше. Но я хочу знать, за что ты меня ненавидишь?

— А за все, — почти спокойно сказала зеленоволосая, — Жаль, что не могу двигаться. Вот бы отдубасила тебя, потешилась всласть. А потом придушила бы, захрустела твоей шейкой, эх-х, как сладко! Поквиталась бы с тобой. Ну ничего. Теперь я дурить не буду. Теперь я паинькой буду, только бы отпустили да на полчаса наедине с тобой, гадина, оставили… Дай мне яблоко!

— Что?

— Вот дура! Дай мне то, круглое, красное, с хвостиком, с блюда на столе, — презрительно сказала зеленоволосая. Вздохнула, глядя как Этли осторожно взяла фрукт и протянула ей:

— В самом деле дура. Дай откусить, я ж в стасисе. У меня сейчас только лицо мое.

С хрустом отхватила чуть ли не половину яблока и прикрыв глаза, стала жевать. Этли терпеливо стояла рядом.