Этли же все никак не могла уснуть. Внутри стало горько, и она воочию убедилась — как много она придумала в своем Рике. Оказывается, он мог сделать ей этого щенка — и с другой стороны, не обращать внимания на самое отчаянное поведение Ди. Ди, которая его любила пусть иначе, но так же сильно, как сама Этли. Иначе она не стала бы пытаться наложить на себя руки. Принцесса тихонько вздохнула и усилием воли остановила разыгравшуюся фантазию: «Я опять готова начать его придумывать! Нет уж, надо разбираться. Ди знает его гораздо лучше, и понемногу рассказывает. Лучше я подожду правды. Какой бы эта правда ни оказалась».

На душе принцессы немного просветлело. Она постепенно угрелась под пушистым одеялом и заснула…

… Ее разбудил яркий свет непривычно-желтого светила, льющийся на веки, и странные хрустящие звуки, сопровождаемые стонами Ди. Этли вскинулась, продирая глаза, и увидела извивающееся невысоко над кроватью тело ахайки. Лицо девочки выражало безграничное удовольствие, похрустывали невероятным образом гнущиеся суставы. Этли посмотрела, как висящее тело завязывается узлами. Ошеломленно спросила:

— Что это такое?!

— Стасис — гимнастика, — выдохнула Ди, — Удовольствие. Если все время лежишь неподвижно, то высыхают мускулы. Вот по утрам специально и разминают тело, чтобы разогнать кровь.

Этли ошеломленно смотрела, как со змеиной гибкостью под хруст позвонков зеленоволосая голова оказалась между ног, затем девочка разогнулась и продолжала изгибаться в обратном направлении, пока не коснулась затылком собственных ягодиц.

— Ты в самом деле такая гибкая?

— Нет. Это стасис, дурочка. Мое тело меня не слушается. Сама бы я так не свернулась. Сначала это больно, а потом начинаешь ждать утра с вечера… — вздохнула Ди. Ее тело на какое-то время повисло ровно.

— Теперь буду ходить и бегать. — сказала Ди. Этли не очень поняла, но тут же увидела, как Ди словно бы встала на невидимую поверхность и побежала, отталкиваясь ногами от чего-то, все же оставаясь на месте. Ей было странно видеть бегущую вверх по невидимой стене фигуру. Постепенно по палате распространился запах пота. Под мышками Ди образовались темные пятна. Бег постепенно замедлился и перешел в шаг. Подул теплый ветерок ниоткуда, сменяя воздух на чистый, поиграл волосами девочек — и успокоился.

— Потрясающе, — сказала Ди, продолжая идти на месте, — Тебе этого не понять, дикарка.

— Если ты объяснишь, то я попытаюсь понять, — спокойно сказала Этли.

— Попытайся пролежать целый день совершенно неподвижно, — фыркнула Ди, — Может, тогда и поймешь. Это и называется жестким стасисом. Меня им как бы наказали. Есть еще мягкий, это когда ты можешь двигаться, но каждое твое движение сперва проверяют — не причинит ли оно вреда. Дикарей и сумасшедших часто держат в стасис — поле, чтобы не буянили. Еще бывает, что после операции дают мягкий — чтобы человек неловким движением не повредил себе. Бывают и другие случаи.

Этли вздохнула. Она вдруг затосковала по родному, простому и привычному Ахайя. Встряхнулась, заметив, как Ди окончательно остановилась. Ее одежда вдруг стала распадаться на клочья и исчезла, обнажив тощее, костлявое тело с многочисленными красными полосами, тянущимися по нему в самых разных направлениях.

— Что, некрасивая? — усмехнулась Ди, скосив на Этли глаза, — Годилась и такой. Ему тогда любая дырка была хороша, лишь бы ноги раздвигались.

— Почему? — непонимающе спросила Этли, хотя поняла недосказанное: Рику нужна была женщина. Любая женщина, готовая спать с ним:

— Ему было… плохо?

— Потому, — проворчала Ди, — Без бабы он бы свихнулся. Они сами говорили: «Чтобы давала ему столько, сколько он хочет». Вот и давала, не в тягость. Разве что сначала трудно с ним было.

Этли смотрела, как в комнате возник зеленоватый шар, и тело Ди погрузилось в него. Поверхность шара взволновалась и тут же разгладилась. Через некоторое время шар исчез, и мокрое тело вернулось на старое место над кроватью, поворачиваясь в струях воздуха.

— Кто это «они»? — спросила принцесса. Ди вздохнула, окуталась дымкой, сгустившейся в чистую одежду, точно такую же, как прежняя. Плавно опустилась на кровать.

— «Кто-кто»… Кого ты спасала-то, помнишь? Эн Ди, Риков друг наибольший. И другие. И вообще это не твоего ума дело. Надо было ему — и баста. У тебя ж с ним благородные амуры. А ему баба требовалась. Дырка, чтобы всунуть. Вот я и подвернулась.

Ди замолчала. Этли подавленно отвернулась и посмотрела в окно. Мир словно потерял свои краски, став тоскливо — пыльным. Принцесса покачала головой. В ее уме не укладывались слова, которые падали комками грязи из презрительно оттопыренных губ Ди. Она словно бы заглянула за занавес прекрасной жизни и обнаружила другую, гнусную и грязную сторону. Ди за ее спиной кашлянула, вздохнула.

— Дураки вы оба, — неожиданно сказала Ди, — А я дура еще больше вашего. Сейчас могла бы тебя служанкой нанять, чтобы ты свечку держала, когда он мне ноги раздвигает. Я что хотела бы, то и творила, если б не моя дурость. Эх, да что ты — я бы могла всю вшивую Ахайя поставить со свечками вокруг кровати. Я бы… — Ди замялась, вздохнула, — Словом, поквиталась бы со всеми.

— Зачем ты так зло? Чем я тебя обидела? — не выдержала Этли.

Ди неожиданно довольно засмеялась, словно давно дождалась от нее этого вопроса:

— Ты?! Хочешь считаться? Давай. Сколько раз Рик из-за тебя чуть не помер? Это он, дурак, тебе ничего не скажет. Так хоть я за него с тобой сочтусь. Полгода он туда-сюда, как вошь из-под ногтя скакал. За что? За твои красивые глазки, да? Так он в них не поглядел, нехорош оказался. Когда вы все в своей грязной Миррор повихнулись, кто целую страну назад тянул, пока еще не весь народ с голодухи перемер, скажешь, не Рик?

Этли ошеломленно молчала. Ди с ненавистью глянула на нее.

— А, да что с тобой говорить-то. Все вы, благородные, такие. Как вам чего — вы уж не забудете, а как с вас, так зимой горсти снега не допросишься, на том и стоите, — горько сказала Ди, — А он ведь гордый не меньше твоего. Коли решил, что ничего с тебя не надо, так тому и быть. Мне Рика больше не видать, а тебе и подавно. Вот тебе все мои счеты. Я-то уж куда добрей к нему оказалась. Да, я крала, а помирать не посылала! А братец-то твой? То не постыдился к вору домой со своими бедами приехать, а потом, как Рику понадобилось, на свой порог не пустили-с! А мало для него сделали?