Шрифт:
Закладка:
Прентисс колебался и после недолгого раздумья сказал:
– Да. Я думаю, вы все равно догадались бы. Они преследовали людей, которые к вам пришли.
– Арригас, – сказала Пег. – И Люси Рэмидж.
Бедные детки, заблудившиеся в лесу! Нью-йоркские джунгли так велики, так обширны! Так страшны! Правда, теперь они далеко. Пег чувствовала, что отделена от этих джунглей непроходимой преградой, и вспоминала их теперь как бы через посредника, а им, как ей казалось, могло быть сознание Люси Рэмидж, освобожденное от тюрьмы мозга. Кстати, она действительно видела пробитый пулей лоб Люси или это явилось к ней только в воображении? Но, так или иначе, это было омерзительно. Чтобы отвлечься, Пег взглянула на свою одежду – рубашку и брюки бледно-голубого цвета. Это не ее одежда. Она недолюбливала голубой цвет.
– Так как вы себя чувствуете, Пег? – спросил Прентисс.
Она внутренне рефлекторно напряглась, поскольку всю жизнь терпеть не могла мужчин, которые сразу же принимали по отношению к ней фамильярный тон. Но потом осознала: она потеряла целых четыре недели!
Невероятно! Время выстригло из ее жизни огромный кусок, словно отредактировало кинопленку. Пег постаралась определить свое состояние и была немало удивлена.
– Неплохо, – ответила она. – Слабость, как после долгой болезни, но в целом… отдохнула. Расслабилась.
– Это был катарсис. Знакомы с термином?
– Конечно. Снятие напряжения. Так бывает, когда вскрывается нарыв.
– Правильно, – согласно кивнул Прентисс.
– Это съеденный мной «нутрипон»…
– Уложил вас в больницу? – закончил за Пег доктор. – И да и нет. Вы не успели бы переварить и усвоить опасную дозу наркотика, который они туда ввели. Тем более что, когда вас привезли к нам, мы оперативно промыли вам желудок. Но вы, вероятно, значительное время находились под серьезным прессом, были на взводе, словно чувствительный спусковой крючок, и даже самый незначительный шок мог произвести взрыв.
То, что говорил доктор, было логично. Хотя он и произнес эти слова: «который они туда ввели»… Он там уже был! Хотя спорить ей не хотелось.
– Получается, они мне помогли, совсем того не желая? – спросила Пег.
– Очень верная мысль. Я тоже так думаю. По крайней мере, из подсознания вырвалось огромное количество подавляемой до того момента информации. Поэтому вы и чувствуете себя расслабленной и отдохнувшей.
– Какой информации? – спросила Пег, чувствуя смутное беспокойство – словно она неожиданно обнаружила, что в ее ванной кто-то установил камеру слежения.
– Я думаю, вы это знаете, – проговорил Прентисс. – В этом и есть польза данного опыта, хотя он может показаться неприятным в самый момент осуществления. Вы теперь признаете многие вещи, которые раньше пытались от себя скрыть.
– Вы правы.
Пег посмотрела в окно.
Дождь превратился в настоящий ливень, и оконные панели помутнели от грязных потоков воды.
– Вы правы, – повторила она. – Как меня достал этот вонючий мир! Эта грязная вода, эта земля, набитая отработанными химикатами, этот воздух, пропитанный дымом. И ни единого человека, ни единого друга, которому я могла бы довериться, который смог бы научить, как мне остаться живой.
Вот все и вышло наружу. И все, что Пег сказала, было правдой, потому что этот спокойный темнокожий доктор согласно кивал головой.
И он сказал:
– Но у вас был друг, которому вы доверяли. Вы все время повторяли его имя. Думаю, вы знаете, о ком я говорю.
Вздрогнув, Пег воскликнула:
– О, это Децимус Джонс?
Он, казалось, незримо присутствовал здесь, но только в сером пространстве иной жизни.
– Да.
– Но он умер!
– Даже если это и так, разве у него нет друзей? И разве его друзья не являются и вашими друзьями тоже?
Пег осторожно кивнула. Теперь, когда она пришла в свое обычное состояние, к ней вернулась и ее обычная осмотрительность. В мягком тоне доктора было нечто настораживающее – слишком уж он старательно имитировал равнодушие, словно намеренно вел ее к чему-то.
– Вы много о них говорили, – продолжал тем временем Прентисс. – Сложилось впечатление, что вы очень к ним привязаны. Говорили о Джонсе, да, но также о его жене, сестре, приемных детях. А еще о многих из тех, кто знал его и знает вас. Вы даже упомянули Остина Трейна.
Вот оно! Пег внутренне собралась и произнесла самым спокойным тоном:
– Неужели? Странно! Я была с ним знакома, но поверхностно и много лет назад. А еще я часто сталкивалась с людьми, которые прикрывались его именем. Забавно, правда? Как будто его имя – некий защитный талисман. Какая-то дикая магия!
Когда Пег вернулась в свою палату, из соседней с кабинетом доктора Прентисса комнаты вышел хмурый человек, который просидел там все время разговора доктора с пациенткой.
– Вы все испортили! – сказал он.
– Ничего подобного! – возразил Прентисс. – Я сделал все точно так, как вы просили. Если вы не поняли, что ее воспоминания об Остине Трейне могли относиться к любому самозванцу, «одолжившему» его имя, то это – ваши проблемы. А не мои. И кстати, почему вы так стараетесь его найти?
И агент взорвался:
– А почему, как вы думаете, эта чертова страна разваливается на куски? А потому, что эти вонючие саботажники и террористы совершают свои преступления именем Остина Трейна. И если мы не найдем его и не пригвоздим публично к позорному столбу, доказав всем, что он – дурак и предатель, то в любой момент он сможет выйти из тени и возглавить армию числом в миллионы и миллионы!
Август
Похвальное слово гарпунной пушке
Цельтесь, парни, как можно точней!
Вложите в гарпун заряд помощней!
Пусть пушка киту башку разнесет,
И кит нам на радость скорей умрет!
Бах! Трах-тибидох, тах-тах!
Мы в трюм уложим и ворвань, и жир,
Все продадим и придем в трактир!
Пусть пиво и эль здесь льются рекой —
Гуляет и пьет китобой молодой!
Бах! Трах-тибидох, тах-тах!
Я сам из Ньюкасла, и полон мой дом.
Мы вновь в океан за китами уйдем —
Гремит моя пушка, монеты звенят;
Китов за всю жизнь я убил пятьдесят.
Бах! Трах-тибидох, тах-тах!
И больше убью – на мой долгий век
Мне хватит китов, ведь я человек!
И все в этом мире пусть служит мне,
Я жизнью своей доволен вполне!
Бах! Трах-тибидох, тах-тах!
