Шрифт:
Закладка:
Бамберли:
– Добрый вечер!
Пейдж:
– Все, кто следит за новостями, знают, что ваш сын исчез более недели назад. Мы также знаем, что вы получили требование о весьма странном выкупе. Есть ли какие-нибудь предположения относительно личности похитителей?
Бамберли:
– Некоторые вещи были очевидны с самого начала. Во-первых, это, вне всякого сомнения, политически мотивированное преступление. Во время похищения была использована граната с сонным газом, а такие вещи не валяются под кустом, из чего можно сделать вывод, что мы имеем дело с хорошо экипированной террористической группировкой. Кроме того, обычные похитители не станут выдвигать столь нелепые требования.
Пейдж:
– Но кое-кто утверждает, что подобные гранаты достать совсем нетрудно, и любой человек, озабоченный плохим качеством воды в Калифорнии…
Бамберли:
– Пустая болтовня!
Пейдж:
– И это – ваш единственный комментарий?
Бамберли:
– Да.
Пейдж:
– Сообщалось, что первая партия из сорока тысяч водоочистителей фирмы «Митсуяма» была доставлена вчера. Намереваетесь ли вы…
Бамберли:
– Нет! Я не собираюсь идти на поводу у террористов и тратить хотя бы один водоочиститель, чтобы удовлетворить их нелепые, преступные требования. Шантажом меня не взять, и я не стану потакать предателям. Я уже сообщил полиции, что похищение моего сына – дело рук хорошо организованной террористической организации, задавшейся целью нанести урон имиджу Соединенных Штатов как оплоту мира и демократии. И эти похитители наверняка уже есть в полицейских базах данных – и отпечатки пальцев, и ДНК, и даже предпочтения относительно спиртных напитков. Так пусть полиция их найдет, если она действительно умеет работать! Я же сотрудничать с преступниками не собираюсь – ни в какой форме.
Пейдж:
– Что вы имеете в виду под сотрудничеством?
Бамберли:
– В конце шестидесятых и начале семидесятых во всем мире шла массированная кампания по дискредитации США, которые представлялись чем-то вроде ада на Земле. Мы вернули себе гордость за нашу страну и не собираемся терять тот политический капитал, который завоевали. Если я сдамся, наши враги смогут использовать это, заявив, что мы снабжаем наших граждан плохой водой. Подумайте о политических последствиях!
Пейдж:
– Но ведь вы же импортируете водоочистители. Разве это не признание факта, о котором вы говорите?
Бамберли:
– Ерунда! Если существует спрос, я делаю шаги к тому, чтобы удовлетворить его. В этом суть бизнеса. А на водоочистители существует спрос.
Пейдж:
– Но не найдутся ли люди, которые скажут, что само наличие этого спроса говорит о том, что правительство неспособно дать людям чистую воду? И что вы, идя навстречу требованиям похитителей, смогли бы улучшить в штате положение с чистой водой?
Бамберли:
– Некоторые люди готовы говорить что угодно.
Пейдж:
– При всем моем к вам уважении это не ответ на вопрос.
Бамберли:
– Смотрите: любой разумный человек время от времени нуждается в сверхчистой воде – разбавить смесь для ребенка, например. Обычно воду кипятят. Используя импортируемые мной фильтры, вы избавите себя от этих хлопот. Вот и все.
Пейдж:
– Но когда речь идет о вашем единственном сыне… Алло, мистер Бамберли! Алло, Сан-Франциско! Простите, уважаемые зрители, но, похоже, мы временно потеряли… Необходима пауза для восстановления связи…
(Пробел в передаче, длящийся 38 секунд.)
Ян Фарли:
– Пет! Переключайся на другую тему. Кто-то вырубил наши передатчики во Фриско. Они думают, это могли сделать с помощью выпущенной из миномета бомбы.
Вновь в фокусе
В ее жизни случился этот период безвременья, когда все, на что она смотрела, выглядело плоско, как на плохой фотографии. Предметы, явления, события и люди никак друг с другом не соотносились. Смысла не было ни в чем.
Нет, какие-то факты она осознавала. Имя – Пег Манкиевич. Пол – женский. Американка. Но за пределами этих фактов – пустота. Ужасный вакуум, куда, стоило лишь ей потерять над собой контроль, врывались страх и отчаяние.
Пег посмотрела в окно. Через стекло был виден небольшой клочок неба – серого и плоского, как и весь остальной мир. Как давно оно стало таким? Пег не помнила.
Пошел дождь – словно кто-то невидимый крохотной ложкой разбрасывал по округе капельки воды, замутненные растворившейся грязью. Капелька упала на стекло и разошлась пятнышком, потом другая, немного больше, и вновь маленькая. И снова большая. Каждая капля проделывала бороздку в скопившейся на стекле грязи и одновременно добавляла к ней новую порцию.
Пег не очень волновал грязевой дождь. Она перевела взгляд на более близкие объекты и поняла, что здесь кое-что изменилось. За столом, лицом к ней, сидел мужчина лет сорока, внешне напоминавший Децимуса. Только был полнее. Пег сказала:
– Мне кажется, я должна вас знать. Правда?
– Я доктор Прентисс, – ответил мужчина. – Я лечу вас в течение месяца.
– О да!
Пег нахмурилась, провела ладонью по лбу. Что-то слишком много волос у нее на голове.
– Я не вполне помню, как я…
Огладывая комнату, Пег искала ключи, подсказки… Пусть и смутно, но она помнила это место – как будто видела его когда-то по старому черно-белому телевизору. Но ковер был зеленым, стены белыми, и в углу громоздился книжный шкаф из натуральной сосны, в котором стояли синие и черные, коричневые и красные, а еще и многоцветные книги, а за черным столом сидел – секундочку! – доктор Прентисс в сером костюме. Отлично! Все сошлось.
– Да. Теперь вспомнила, – сказала она. – Это было в отеле…
– Так…
Это односложное слово в устах Прентисса прозвучало как похвала. Он откинулся на спинку своего кресла и, сложив свои длинные, но массивные пальцы, продолжил:
– И?
То, что с ней тогда произошло, теперь походило на сказку, но не розовую, в духе Андерсена, а мрачную, как у братьев Гримм, – сказку, высвобожденную из темных глубин коллективного бессознательного. Где волшебный яд, так сказать, являлся медиумом и катализатором фантастического. Пег не хотела думать об этом и все же думала, а поскольку не думать об этом она не могла, то лучше уж было об этом говорить, а не держать в себе.
– Да, – сказала она устало. – Теперь я все помню. Они ворвались, так?
