Шрифт:
Закладка:
— Вообще-то нет. — Она покачала головой. — С чего бы это? Это же тебе понадобился дом с садом, а не мне. Ты забыл, что это твой маленький проект?
— Мой? — Хампус с такой силой ткнул себя указательным пальцем в грудь, что ему, должно быть, стало больно. Он сделал шаг к ней. — Какого хера это «мой» проект? Это все из-за тебя! Если бы не ты и не твоя гребаная работа, ничего бы не случилось!
Она заметила — он разгневан, а кровь так сильно пульсирует в венах на его шее, что было бы неудивительно, если бы одна из них вдруг лопнула.
— Ну да, очень удобная позиция, — хмыкнула она, хотя до этого думала промолчать. — Я просто выполняю свою работу, занимаюсь расследованием убийства, которое, так уж вышло, коснулось темы мигрантов. — Она совсем не хотела говорить об этом, даже упоминать, ведь реальной причиной, по которой она хотела уйти от него, были их деструктивные отношения. Но она не могла больше сдерживаться.
— Твоя работа? — Хампус покачал головой. Он выглядел веселым, как будто в любой момент готов был расхохотаться. — Я не собираюсь вмешиваться в то, как ты делаешь свою работу. — Но улыбка была ничем иным, как последним отвлекающим маневром перед решающим броском. — Но положа руку на сердце. Действительно ли было оправдано держать Зиверта Ландерца так долго?
Она больше не могла сдерживаться. Хотя знала, что это неправильно, но было уже слишком поздно.
— По крайней мере, я понимаю, почему он разозлился, — продолжал Хампус.
— Конечно, понимаешь! Почему бы и нет? Ты же голосовал за него, черт бы тебя побрал!
— Что?
Наконец-то эта фальшивая улыбка исчезла. Наконец-то он потерял лицо и стоял будто голый и искал что-нибудь, за что можно было бы ухватиться.
— А что это ты так удивляешься? — К черту все, будь что будет. — Да, я знаю, что ты член партии «Шведских демократов». Я взяла на себя смелость просмотреть список членов партии, и кого же я там увидела? Нашего маленького тайного расиста Хампуса!
— Твою ж мать! — сказал он, и теперь она точно ее видела. Черноту в его глазах.
— Мою мать? Моя мать здесь точно ни при чем. Это ты делал свои делишки за моей спиной, а не наоборот. Неужели ты не понимаешь? Неужели не понял, что проголосовал вот за это? — она указала на свастику на лужайке. — Так что, если быть до конца честной, я не понимаю, почему ты вкладываешь столько сил в то, чтобы убрать ее. Ты должен наоборот гордиться и стоять здесь и выкрикивать «Хайль Гитлер!», поднимая руку вверх каждое утро…
Она не могла сказать, что не была готова.
Но все же была удивлена, когда получила удар кулаком прямо в лицо.
Я не сразу нашла альбом, но позор тому, кто сдается. Сфотографировала все снимки из Берлина, чтобы ты мог своими глазами увидеть, что я и мой муж действительно были там. Если ты все еще сомневаешься. Всего хорошего, Гертруда.
К сообщению был приложен ряд фотографий некоторых разворотов одного альбома, который, казалось, был полностью заполнен фотографиями Ингвара и Гертруды Муландер из их путешествия по Берлину. На одной фотографии они стояли рука об руку перед КПП «Чарли», а на другой сидели каждый с кружкой пива в одной из берлинских пивных. Все фотографии были снабжены одинаковой отметкой даты в нижнем краю, как и на снимке в рамке из классического кафе.
У Фабиана самого были похожие фотографии с датировкой в некоторых альбомах, но все они были 70-х и 80-х годов, а не 2007 года. Подавляющее большинство, за исключением, возможно, энтузиастов из фотоклуба «Целлулоид», давно перестали приносить свои пленки на проявку и вставлять фотографии в альбомы. И все же именно так поступил один дотошный криминалист — Муландер.
Это дало ему алиби, которое было почти неоспоримым. По крайней мере, на первый взгляд. Его бы не удивило, если бы вся поездка в Берлин была не чем иным, как одной большой постановкой со стороны Муландера. Эдакий номер иллюзиониста, который на первый взгляд казался вполне правдоподобным, но в общем и целом держался только на дымовых завесах, иллюзиях и громкой музыке.
Как и в случаях со всеми номерами иллюзионистов, речь шла о том, чтобы смотреть в прямо противоположном направлении, а не в том, которое ярко демонстрировал вам выступающий. Поэтому он перенес фотографии из телефона в компьютер, где мог изучить их до мельчайших пикселей на большом мониторе.
Так же, как и на фотографии из кафе, он не увидел никаких явных признаков того, что снимки могли подделать. Как сильно бы он ни увеличивал изображения, он все же не мог не признать, что они были подлинными.
То же самое касалось указаний даты в нижней части белой рамки. При сравнении с его собственными старыми фотографиями датировки выглядели абсолютно такими же. Там были даты с 23 по 26 августа 2007 года, и все дни, включая 24-е, когда произошло убийство, оказались представлены на фотографиях.
Конечно, можно было без особенных усилий поменять дату в настройках фотоаппарата и отправиться в Берлин на выходные до или после тех событий. Но это было маловероятно, потому что тогда Муландеру пришлось бы взять с собой Гертруду и довериться ее способности врать о дате их реальной поездки.
Однако был еще один нюанс, который касался времени. Этот нюанс впервые пришел ему на ум, когда он увеличил изображение из берлинского кафе с зеркальными стенами, мраморными колоннами и великолепными хрустальными люстрами.
Его заинтересовали не Гертруда и Муландер, которые сидели каждый со своей чашкой кофе и яблочным штруделем, а мужчина за маленьким круглым столиком позади них. Вернее, его наручные часы. Стрелки показывали без четверти девять, и, судя по свету и кофейным чашкам, которые расположились на каждом столике вместо бокалов, было утро.
На другом снимке того же дня Гертруда стояла с очками на голове и изучала туристическую карту в чем-то похожем на вестибюль отеля с часами, которые показывали время в Нью-Йорке, Токио и Берлине. Стрелки показывали одиннадцать минут восьмого, судя по всему, это было как раз перед тем, как они пошли в кафе.
Было еще три фотографии от 24 августа. На одной они позировали перед подвергшейся обстрелам церковной башней, которая будто демонстрировала свою разбитую крышу, как напоминание о том, что Вторая мировая война лишь недавно покинула немецкую столицу.
Единственной вещью, выглядевшей так, словно ее недавно отремонтировали, был циферблат часов, который, по сравнению с закопченным фасадом, сиял свежим отполированным золотом. Стрелки показывали двадцать минут десятого, и здесь не было никаких сомнений в том, что речь шла о вечере. И Гертруда, и Ингвар теперь были одеты по-праздничному по сравнению с ветровками и спортивной обувью, которые были на них утром. На ней было фиолетовое вечернее платье, туфли на высоком каблуке и кожаная куртка, а на нем — синий костюм, галстук-бабочка и начищенные ботинки.
На втором снимке они сидели в баре и поднимали каждый свой коктейль на камеру, а на третьем ели морепродукты в ресторане. Остальные фотографии были сделаны в другие дни и показывали, как они дальше путешествовали по Берлину.
