в 1717 и 1718 гг. и наслаждавшейся кофе, османы не были такими невоспитанными, какими их представляли европейцы-христиане. Вместо этого она изобразила их настоящими развратниками. Леди заявила, что у них «правильное представление о жизни; они проводят ее, слушая музыку в садах, угощаясь вином и изысканной едой, в то время как мы мучаем мозги какими-то политическими планами или изучаем какую-то науку, которую никогда не сможем постичь. Учитывая, какими короткоживущими, слабыми животными являются мужчины, есть ли какое-либо исследование, столь полезное, как исследование настоящего удовольствия?»[844]

Снова восстание

В первые пятнадцать лет правления Ахмеду III служила дюжина великих визирей, но в 1718 г. кумовство стало определяющим фактором при назначении на высокие государственные посты. В 1717 г. султан женил Невшехирли Ибрагим-пашу на своей дочери Фатиме-султан и в следующем году назначил его великим визирем.

Он стал известен как Дамад (зять) Ибрагим-паша. Его сын от первого брака был женат на дочери Ахмеда III Атике-султан. Адмирал военно-морского флота Каймак Мустафа-паша женился на Фатиме-ханым, одной из дочерей Дамада Ибрагим-паши от первого брака[845]. Главный помощник великого визиря Кетудха Мехмед-паша, тоже родом из Невшехира в центральной Анатолии, сочетался браком с другой дочерью великого визиря, Хибетулле-ханым. Двое племянников Дама-да Ибрагим-паши также женились на дочерях Ахмеда III. Его правнук и правнучка (отпрыски дочери Каймака Мустафа-паши и сына Кетюды Мехмед-паши) влюбились друг в друга и поженились[846].

Между 1718 и 1730 гг. мужья шести дочерей Ахмеда III служили визирями, как и мужья четырех дочерей предшественника султана, Мустафы II. Сестра императора Хатидже-султан вышла замуж сначала за его верного спутника, затем за великого визиря и, наконец, в возрасте восьмидесяти лет, через тридцать лет после смерти второго супруга, за другого мужчину, занявшего тот же пост.

Чиновники также пытались стать частью элиты, породнившись с сильными династиями и государственными деятелями[847].

Подобные запутанные узы иллюстрируют, как власть удерживалась коллективно. Представители королевской семьи вступили в союзы с высокопоставленными чиновниками. Преемственность династии обеспечивали не только султан или его семья, но и сановники. Они демонстрировали свое богатство и щедрость, как если бы были членами османского императорского дома. Женщины королевской крови вели себя так же, поскольку строили прекрасные особняки на берегу Босфора или бухты Золотого Рога, где вместе с мужьями устраивали роскошные банкеты. На двухнедельном празднике в честь княжеского обрезания и свадьбы принцесс в 1720 г. произошли значительные изменения в протоколе, поскольку императорский шатер Ахмеда III установили рядом с шатрами Дамада Ибрагим-паши, Каймака Мустафа-паши и Кетудхы Мехмед-паши, как будто они делили власть.

Они были одинаково пышно и богато украшены[848].

Дамад Ибрагим-паша, Каймак Мустафа-паша и Кетхуда Мехмед-паша продемонстрировали свое кровное родство с королевской семьей, притязания на то, чтобы быть такими же богатыми, как и щедрыми, с помощью коллекций золотого оружия, инкрустированного драгоценными камнями; мехов и тканей; ювелирных изделий из серебра, хрусталя и других материалов; сервизов из китайского фарфора и зеленой посуды (селадон[849]); постельного белья в количестве достаточном, чтобы обеспечить несколько дворцов; и библиотеки со свитками рукописей. Дамад Ибрагим-паша назвал три комнаты в одном из своих особняков в честь Мехмеда II, Баязида II и Сулеймана I. У него был золотой меч с надписью «Султан Сулейман, сын султана Селим-хана» и другое оружие, украшенное десятками бриллиантов и сотнями рубинов и изумрудов. Он также получил династические генеалогические древа, содержавшие миниатюрные портреты султанов, подаренные ему Ахмедом III[850]. Недовольство концентрацией власти и богатства в руках этой небольшой группы родственников и проводимая ими политика привели к восстанию.

В османских владениях обогащение правящего класса и показная демонстрация роскоши происходили на фоне роста низшего класса. На каждого веселящегося принца и улыбающуюся принцессу приходились тысячи простолюдинов, которые не получали денег налогоплательщиков, чтобы вести роскошный образ жизни, и негодовали. Поскольку военные потери Османской империи и сужение границ в Юго-Восточной Европе побудили людей отправиться в столицу в поисках жилья и работы, Стамбул наводнили иммигранты с бывших османских территорий. Их ждали трущобы и нищета[851]. Режим был не в состоянии контролировать передвижения таких людских масс.

Когда в 1726 г. янычары подняли мятеж, к ним присоединились представители низшего класса, забросавшие камнями дворец Ахмеда III в Бешикташе на европейском берегу Босфора. Худшее и неожиданное событие ожидало династию в 1730 г.

Патрона Халил изначально был юношей албанского происхождения, который работал мойщиком в банях Баязида в Стамбуле[852]. В сентябре 1730 г., когда городская элита отправилась на посадку луковиц тюльпанов в сад на берег Дарданелл, Патрона Халил возглавил восстание ремесленников, мелкой буржуазии, торговцев, религиозных студентов и ученых[853]. Они обвиняли Дамада Ибрагим-пашу, Каймака Мустафа-пашу и Кетудху Мехмед-пашу в сложившейся ситуации. Их объединяло отвращение к публичным празднествам христиан и евреев, и особенно к новообретенному присутствию в обществе женщин. Те осмеливались носить распущенные волосы, демонстрировать декольте и надевать легкую, прозрачную одежду – к радости и гневу мужчин. По словам Игнатиуса Мурадже д’Оссона, стамбульского армянина и французского католического историка, служившего переводчиком в шведской дипломатической миссии и в конце жизни обосновавшегося в Париже, «ни одна женщина не прикрывает свою грудь, особенно летом, иначе, как блузкой, обычно сшитой из тонкой марли»[854].

Повстанцы стремились «уничтожить режим, лишавший их средств к существованию» с помощью военных налогов для финансирования кампаний в Иране после падения династии Сефевидов в 1722 г.[855] В отличие от роскошного образа жизни нуворишей, Патрона Халил носил простую одежду и ходил босиком, как радикальный суфий и девиантный дервиш. Возможно, он был суфием-бекташем.

Вторым днем восстания была пятница, день, когда мужчины-мусульмане собирались на общую молитву[856] и могли пожаловаться султану на несправедливость посредством либо петиции, либо устного протеста. Из-за такого выбора времени ряды повстанцев расширились и к ним присоединились янычары, что считалось угрожающим признаком для султана. Демонстранты отказались расходиться, вместо этого потребовав встречи с высокопоставленными чиновниками, включая великого визиря Дамада Ибрагим-пашу, обвинявшегося в их бедах. На третий день восстания, когда мятежники сначала блокировали, а затем атаковали дворец Топкапы, чтобы положить конец опасному восстанию, султан решил пожертвовать великим визирем. Тот был казнен по приказу императора, а его труп отдали разъяренной толпе для осквернения. Люди утверждали, что он был не мусульманином, а армянином или греком, что подтверждается тем, что он якобы был необрезан и принял постриг[857]. После того как труп пронесли по городу, повстанцы разорвали его на куски и бросили их в журчащий фонтан Ахмеда III возле дворца Топ-капы. Тем не менее