– Пойдёмте, Джеффри. Мне было приятно вас послушать, однако я бы хотел поговорить ещё с леди, честь которой вы неожиданно решили защитить.

Они подходят к порогу, и, прежде чем выйти на палубу, Кеннет осторожно касается спины Корморэнта. Но этот жест такой незначительный и быстрый, что за пределами каюты он оказывается уже с привычно сцепленными за спиной руками. Бентлей только с травмированным плечом осознал, как сильно этот красноречивый, но, казалось бы, обыденный жест въелся в его характер и стал для него чуть ли не главной привычкой после раннего утреннего подъёма.

– Курс на Порт-о-Пренс, капитан.

Джеффри кивает и отправляется на капитанский мостик, а Кеннет – с визитом к да Косте. В единственную каюту, сооружённую не на скорую руку, – каюту священника, пожалуй, единственного человека, оставшегося от старого экипажа и запомнившего ещё Моргану. Отец Оливер любезно согласился уступить своё место. Хотя Кеннет полагает, его любезность была обусловлена исключительно серьёзным взглядом и оскалом Джеффри, стоявшим за спиной Спаркса.

Спустившись по лестнице, пройдя вдоль правого борта малой палубы, Кеннет останавливается у крошечной двери. Он осторожно стучит, надеясь, что девушка ещё не решила отойти ко сну. Конечно, он мог бы и подождать до утра, чтобы поговорить с ней за завтраком у себя в каюте, однако терпение у него совершенно ни к чёрту, и эта расхлябанность в поведении начинает порядком раздражать уже и его самого.

Из-за двери доносится голос, но отвечает не мисс Валерия, а её служанка, имя которой Бентлей даже не стал запоминать, отметив для себя, что Мэри – достаточное обозначение. И если девица готова откликаться на это имя и откликается, забивать голову иными вещами Кеннет не будет.

– Бентлей Кеннет, – отзывается он на вопрос об имени.

Тихая пауза, и дверь открывается вперёд, оставляя маленькую щёлочку в три дюйма, через которую не рассмотреть и кусочка помещения за ней. Служанка Мэри явно не намеревается пропускать Кеннета, хотя на растерянном лице, в полумраке кажущемся больше испуганным, нет решительности отстоять честь и достоинство благородной дамы.

– Сэр, – Мэри склоняет голову, – к сожалению, мисс да Коста не может вас принять. Она чувствует себя дурно, потому настоятельно просит навестить её в следующий раз.

Кеннет хмурится: не хватает им на корабле только болезни, а ведь всё только приобретает благополучные обороты, а ветер становится попутным.

– Хорошо, я попрошу направить к мисс Валерии доктора Гимсона. Только передайте, пожалуйста, что, как мисс Валерия поправится, мне бы очень хотелось с ней обсудить, как лучше попытаться связаться с её отцом. Потому что после Порт-о-Пренса мы планируем взять курс на Панаму.

– Курс на Панаму? – Валерия отталкивает в сторону служанку, и вот её круглое лицо появляется в дверях. Волосы растрёпаны, однако она явно ещё даже не намеревалась снимать дорожное платье. – Это правда, лорд Кеннет? Сэр, вы помните?

Бентлей коротко кивает. Он запомнил не только связанное с Морганой, в посмертии в его памяти, кажется, отпечаталось любое сказанное кем-либо слово. Будто его сознание тогда превратилось в дневник, для записи в котором достаточно было просто сказать фразу. Да Коста обмолвилась о Панаме единожды, но спустя время Бентлей смог воскресить эту мысль.

– Разумеется, мисс Валерия. Но мне хотелось бы для начала узнать, я не ошибся? Ваши родители действительно перебрались из Испании в Панаму?

Валерия открывает дверь шире, выходит вперёд, расправляя складки на юбке.

– Да! Да, лорд Кеннет, – взволнованно девушка подаётся вперёд. – Мы с Матео, моим братом, отправлялись в Панаму. Отец был назначен губернатором, и мы всей семьёй туда намеревались… Простите, лорд Кеннет, вы вернёте меня моим родителям? Это… это правда?

Её волнение заразительно. Кеннет чувствует, как по спине у него проходится холодок, а где-то в затылке в комок сплетается предвкушение. Раз уж им всё равно относительно по пути, то пора давно закончить хотя бы это дело. Когда он вернёт себе Моргану, вряд ли у него останется хоть какая-то доля рационализма. Счастье захлестнёт его с головой, и он окунётся в омут, а дальше всё заскользит по накатанной. Бентлей, впрочем, не привык не выполнять обещания.

Глава 27. Порт-о-Пренс

– Поразительно, – выдыхает мужчина, поправляя на носу очки. Он ощупывал плечо Бентлея добрых десять минут, пока всё же не отнял руки и не разрешил ему снова надеть на себя сорочку. Доктор Гимсон – мужчина средних лет с проседью на висках и жидким хвостиком, крупной бородавкой у носа – удивлён и готов поверить в существование высших сил.

Кеннет ведёт плечом, сам не до конца осознавая, что теперь не чувствует боли при каждом движении. Он завязывает тонкие верёвочки сорочки под горлом, берёт со спинки кресла жилет и, надев его, принимается застёгивать пуговицы.

– Я готов поклясться, ещё вчера ваша рука была в ужасном состоянии. Но сегодня я не вижу даже следа от удара кочергой. Если бы я не был человеком науки, сказал бы, что это волшебство. Ну, знаете, как то самое, за которое стольких женщин сжигали. – Доктор опускает руки в воду, натирает их, то и дело поглядывая на Кеннета. Он тихо посмеивается, явно пытаясь свести всё в шутку.

Кеннету она не нравится.

– То есть вы не верите в магию, но предполагаете, доктор Гимсон, что такое быстрое исцеление возможно только при подобном… вмешательстве? – Бентлей разглаживает кружевные манжеты, но не торопится набросить верхнюю одежду.

Источник из прошлого – а ничем иным то место, куда его забросил Пабло, быть просто не может – позволил ему окунуть руку полностью и освободил от травмы. Вода даже ещё не дошла до плеча, когда Кеннет уже почувствовал свободу и облегчение. Может, стоило полить на плечо ещё раньше, из фляги, которую ему передала Валерия. Из той самой фляги Морганы, которая покоится плотно закрытой в верхнем ящике стола рядом с дневником и единственным письмом, которое он написал ей в одну из бессонных ночей в Лондоне.

Кеннет готовится к встрече, веря, что она может случиться совсем скоро, но он не верит, что сможет сказать хоть что-то, кроме жалостливого «прости меня». Этим словам всё равно не изменить прошлого, да и их будет недостаточно, чтобы выразить сожаление. Много лет назад простое недопонимание в моменте испортило отличный план на будущее и замечательную историю счастливой жизни, которую Кеннет представлял у себя в голове.