Иди дальше, старик. И покончи с этим. Ты знаешь, что найдешь. Все это пустая мечта. Джини была безумной, совершенно спятила после того, чему стала свидетелем в том культе. А ты слишком упрям, чтобы признаться в этом самому себе. Ты влюбился в сумасшедшую женщину, старик. Прими это.

Тайлер пошел дальше и через десять футов едва не свалился в яму. Он потерял равновесие и упал назад, жестко приземлившись на задницу. Он застонал от боли, и когда перед глазами перестали мерцать яркие искры, понял, во что он едва не наступил.

– Нет, – прошептал он. – Джини, боже, нет, нет, нет!

Яма была вырыта возле надгробия Имоджин Тремли. Земляная насыпь, окружающая ее, была помечена тонкими бороздами, несколько часов назад оставленными пальцами рук, которые он когда-то держал во время долгих вечерних прогулок. Место было усыпано кусочками дерева и бетона, от могилы уходили свежие следы.

Глаза Тайлера наполнились слезами, но не от облегчения, а от чистого ужаса. Ритуал Имоджин сработал. С недоверием глядя на ее надгробие, несмотря на открывшуюся перед ним реальность, Тайлер прочитал и перечитал латинскую надпись, выгравированную на мраморе: Et quod est superius est sicut quod est inferius. Как вверху, так и внизу.

Глава шестнадцатая

1

Эмбер Роджерс выполняла то, что велел ей отец Джейкоб – распространяла евангелие с такой же радостью, с какой раздвигала ноги. Выйдя из церкви, она отвезла Джимми в его район в южной части города. Некоторые называли его Стауфордским гетто, хотя у Джимми всегда нашлось бы крепкое словцо для любого, кто сказал бы ему такое в лицо. По правде говоря, единственное, что подняло Джимми Корда до вершины «души любой компании» в стауфордской школе, так это членство в футбольной команде. Когда дело касалось футбола, жители Стауфорда, казалось, всегда забывали, что человек живет возле трейлерного парка.

Когда машина припарковалась у тротуара, Джимми посмотрел на свой дом. Прошелся взглядом по провисшим водосточным желобам, по всем тем местам, где в прогнившем дереве разболтались старые гвозди, по тем, что его отец ради экономии денег пытался залатать самостоятельно и которые все равно приходили в упадок. Никогда раньше Джимми не замечал ни их, ни то, как дом с прогнувшейся крышей, облупившейся краской на кривых стенах и потрескавшимися окнами больше походит на раздутое осиное гнездо, чем на жилище. Одному богу известно, сколько унижений он пережил в этих крошащихся стенах.

Его бог знал много того, что Джимми хотел бы забыть. Но это было частью страданий – вспоминать все те страшные побои, которые наносил ему отец, даже те, что были до его рождения. Избиения, которые он чувствовал из утробы, когда мать носила его и изо всех сил пыталась скрыть слезы, одновременно пряча синяки. Она умерла пять лет назад, гнила в земле в сладких объятиях погребенного господа.

Джимми повернулся к Эмбер и взял ее за руку. Из глаз у нее текли черные слезы, образуя на щеках темные разводы и впитываясь в вены, пульсирующие под кожей. Она наклонилась и поцеловала его, их распухшие языки с первобытной страстью принялись ласкать друг друга. Ее рука уже забралась в штаны Джимми, когда с другой стороны улицы его окликнул отец.

– Мальчишка, какого черта ты делаешь? Тебя что, всю ночь не было дома?

Ронни Корд стоял на крыльце, уперев руки в боки, как делал всегда, когда злился и жаждал устроить взбучку. Он только что вернулся домой, отработав сверхурочно в третью смену на железной дороге, и уже нализался виски из фляжки, которую держал в рабочем жилете, отчего глаза у него горели огнем.

– Твой папочка чокнутый, – проворковала Эмбер, водя рукой вверх-вниз. – Почему бы тебе не рассказать ему про господа?

Джимми отвернулся от нее и задумчиво уставился на своего стоящего через улицу рассерженного папашу. Затем убрал руку Эмбер от своих штанов и застегнул ширинку.

– Старик не поверит, что я был в церкви.

– Заставь его поверить, малыш.

– Конечно, – сказал Джимми, открывая дверь. – Его воля и Старые Обычаи неразделимы.

Эмбер ждала, наблюдая с безопасного расстояния, как Джимми бредет к отцу. Она даже не вздрогнула, когда Ронни залепил сыну пощечину, и не отвернулась, когда он двинул Джимми под дых. Вместо этого она захихикала, увидев шок на лице Ронни Корда, когда Джимми поймал кулак старого пьянчуги и вывернул назад, сломав ему руку. Между ними наступил момент молчаливого понимания, после чего боль достигла затуманенного выпивкой рассудка Ронни и раздался крик.

Эмбер вылезла из машины, когда Джимми заглушил крики отца с помощью субстанции их господа. Толстые черные нити тянулись из горла Джимми и, извиваясь, проникали в разинутый от боли рот его отца. Просачивались в кишки, глаза, легкие.

Эмбер терла себя через джинсы, наблюдая, как старик корчится в муках, конвульсируя всем телом, когда темная масса прокладывает себе путь внутри него.

Джимми присел рядом с отцом.

– Я встретил бога, старик. Он настоящий, он здесь, и скоро ты тоже его встретишь. Но сперва ты должен страдать. Так гласят Старые Обычаи. – Он посмотрел на Эмбер. – Думаешь, его страданий достаточно, детка?

На лице у нее промелькнула озорная ухмылка, глаза потемнели. Она облизнула губы.

– Нет, – выдохнула она. – Мучай его еще.

– Ладно, – сказал Джимми, ухмыляясь.

Ронни Корд не был религиозным человеком, но теперь молился Иисусу и всем небесным ангелам. Но они не слышали его из-за криков.

2

Пока Джимми тащил своего стонущего отца в дом, Эмбер ехала вверх по Гордон-Хиллу. Оттуда она проследовала по Бартон-Милл-роуд в свой район, где нашла свою младшую сестру Кэнди играющей на тротуаре перед их домом. До своего пробуждения во славе господней Эмбер Роджерс терпеть ее не могла.

Если спросить Эмбер, вероятно, та ответила бы, что родители зачали Кэнди, чтобы испортить ей жизнь. Она раздражала, постоянно вмешивалась в дела Эмбер, всегда липла к ней и ябедничала при каждом удобном случае. А после того как Эмбер получила водительские права, родители стали просить ее отвезти Кэнди сюда, отвезти Кэнди туда, забрать из школы, подбросить до дома подружки или, что еще хуже, взять Кэнди с собой, куда бы Эмбер ни направлялась.

Кэнди Роджерс, которая никогда не затыкалась и постоянно шарилась у Эмбер в комнате. Которая несколько месяцев назад рассказала родителям о пачке презервативов, которую Эмбер прятала в тумбочке. А еще тайник с противозачаточными таблетками. Отец регулярно напоминал об