11:02 утра

Желтый пикап «форд» и неоново-зеленый «фольксваген» остановились у тротуара перед зданием Первой баптистской церкви. Зик Биллингс повернулся к отцу, сидевшему на пассажирском сиденье, и спросил:

– Я тебе понадоблюсь?

– Нет, сын мой. Твоя сестра ждет тебя.

Зик улыбнулся.

– Спасибо, отец. – Он поднял глаза на церковь. – Ты собираешься показать еретикам ошибочность их путей?

– О да. Паству необходимо позвать домой, и я – их пастырь.

Джейкоб вышел из грузовика и направился к «фольксвагену». Двое детей выбрались с заднего сиденья ему навстречу.

– Мы идем домой, отец?

Джейкоб посмотрел на Бена Тасвелла, любуясь сиянием его невинных глаз и черными метками господа на щеках.

– Да, мой маленький агнец. Сегодня все мы пойдем домой.

Джейкоб повернулся к молодым грешникам, сидящим спереди. Светловолосая блудница на водительском сиденье опустила стекло. Джейкоб протянул руку, взял ее за подбородок и провел большим пальцем по губам, размазывая по коже черную грязь.

– Иди и распространяй евангелие, как однажды распространяла грех, раздвигая свои ноги, дитя. – Он поднял глаза на молодого человека, сидящего на пассажирском сиденье. – А ты, юноша, распространяй евангелие, как однажды хотел распространять грех, расплескивая свое семя.

Эмбер и Джимми улыбнулись и ответили в один голос:

– Да, отец.

Джейкоб Мастерс отошел от машины. Он посмотрел на фасад старой церкви, которая изменилась за годы его нахождения в земле. Символ стауфордского упадка трансформировался, еще сильнее превратившись в икону греха.

Иди, мой апостол. Покажи им ошибочность их путей. Распространяй мое евангелие.

Джейкоб провел по зубам почерневшим языком.

– Да исполнится воля твоя, мой господь, моя любовь, мой свет.

6

Утренняя служба в Первой баптистской церкви началась как всегда: с эмоционального исполнения «Старого прочного креста», хотя и без дирижера церковного хора, Джун Крэбтри. В первые минуты утренней службы оказалось, что многих не хватает, среди прочих Рут Маккормик, Эгнес Белвью, Джанет Тирстон и Моны Картрайт. Но на утреннее богослужение их отсутствие никак не повлияло.

Преподобный Тейт выступал запевалой, чего он терпеть не мог, поскольку считал, что от его голоса можно в лучшем случае поежиться. Хотя, похоже, никто не возражал. И когда под конец гимна «Прочный крест» несколько прихожан закричали «Аминь!» и «Аллилуйя!», Бобби улыбнулся их демонстрации духа. В первую очередь, именно из-за такого проявления религиозного братства он и хотел распространять евангелие. Не только для того, чтобы похоронить ужасы прошлого и искупить грехи своего отца, но и для того, чтобы возвысить сердца и дух тех, кто его окружал. Вместе они пойдут рука об руку в свет Иисуса, аллилуйя.

Когда все заняли свои места, Бобби откашлялся. Настроил микрофон на кафедре, нахмурившись, когда из динамиков раздался вой обратной связи. Прежде чем открыть рот, чтобы что-то сказать, Бобби оглядел помещение, отметив пустые места. Он не увидел ни Ронни Корда, ни его сына, хотя опять же никогда не видел их в воскресное утро. Не присутствовала и семья Мэтьюзов, и это опечалило Бобби, поскольку после окончания службы он надеялся поговорить с Доном Мэтьюзом. Однако что его действительно удивило, так это вид Тасвеллов и Гилпинов, расположившихся по разные стороны от прохода. Они сердито смотрели на него. Он не прятал от них глаза, но и не задерживал на них взгляд подолгу.

Удовлетворенный, что его паства расселась, Бобби наклонился к микрофону.

– Аминь, братья и сестры. Это еще один прекрасный день в Царстве Господнем. – Он подождал какое-то время, затем склонил голову. – Давайте помолимся.

Молитвы давались Бобби Тейту легко. Это были тихие шепоты во тьме, надежды на лучшее, посланные в небо, любовные письма к небесному Богу. И он никогда не переставал надеяться. Он был так увлечен молитвой за пропавших в лесу бедных мальчиков, не называя их имен, что не услышал, как распахнулись входные двери церкви.

Что окончательно отвлекло его внимание, так это нарастающее в помещении ощущение беспокойства. Оно липло к лицу, проникало в горло, вызывая удушье. Он сделал паузу, чтобы взять с кафедры пластиковый стаканчик с водой. Именно тогда он увидел мальчиков, идущих по центральному проходу.

Он понял, кто это, даже если ему было трудно поверить своим глазам. «О, слава тебе, Иисусе», – подумал он.

– Слава тебе, Господи, – прошептал он вслух, и его голос усилила церковная звуковая система. Когда два юноши подошли к кафедре, среди прихожан поднялся ропот.

Мальчики были бледными, одежда покрыта грязью, сажей и пятнами чего-то черного, похожего на машинное масло. К спутанным волосам прилипли листья и кусочки земли. Хотя никто этого не сказал – никто почти ничего не сказал, – воздух будто высосало из помещения. Напряжение стало осязаемым – эта мысль пришла в голову всем присутствующим в церкви, в том числе родителям Бена и Тоби: были ли глаза детей всегда такими голубыми?

Бобби Тейта так взволновало появление мальчиков, что он сошел с кафедры и двинулся им навстречу. Грант и Линда Тасвелл поднялись со своих мест, за ними последовали Джон и Филлис Гилпин, но первым подошел к мальчикам Бобби. Он присел и заключил их в объятья, с трудом сдерживая слезы. Не только от радости, что они в безопасности, но и от радости, что на этот раз его сын не будет обвинен в чем-то ужасном.

– Мы так рады, что вы в порядке, – прошептал Бобби, прижимая к себе мальчиков. – Спасибо тебе, Иисусе.

Но что-то было не так. Их одежда казалась влажной, кожа стянулась, будто они несколько часов пробыли под водой. А когда Бобби прикоснулся к ним, то чуть не вскрикнул. Наверное, таким должно быть на ощупь мертвое тело, подумал он. Предположение было настолько пугающим, что ему тут же стало стыдно за него.

Бобби отстранился, заметив, что мальчики не обнимают его в ответ и не проявляют никаких эмоций. Их глаза пульсировали свечением, которое проникало в самую глубь его памяти. Вытаскивало наружу то, что он считал давно похороненным, что-то пугавшее в детстве каждую ночь.

Бен Тасвелл улыбнулся.

– Его воля и Старые Обычаи неразделимы.

Тоби Гилпин положил руку Бобби на плечо.

– Все еретики должны страдать за свои грехи.

Разум Бобби Тейта будто сковало льдом, внутренний голос издал безмолвный крик, а мышцы отказались реагировать.

Бен и Тоби открыли рты, высвобождая вязкую, черную как ночь грязь, которая потекла по их подбородкам. Они схватили Бобби за плечи, удерживая его на