Шрифт:
Закладка:
Сьюзан Прюитт тоже не спала. Она сидела в изножье своей кровати, восхищаясь красивыми узорами, вырезанными на бледном теле Оззи. Он давно потерял сознание от кровопотери, но, судя по вздымающейся и опускающейся груди, еще дышал. Доказательство ее трудов просочилось сквозь простыни в матрас. Багровые лужи походили на разлитую краску. Сьюзан начала с его ног, вырезая историю по символу зараз. Медленно поднялась к промежности, продолжила на груди, а затем на руках. Эта история была древнее, чем человек, и принадлежала богу, живущему в земле, жидкому, как вода и более черному, чем грех. Богу, состоящему из глаз и ртов, питающемуся здравомыслием и слезами боли. Богу, говорящему с людьми из-под земли, обучающему их своим обычаям, рожденным по ту сторону космоса, где время есть сон, а пространство – стирающиеся воспоминания. Сперва Сьюзан вырезала то, что помнила из учений своего отца-апостола. Но когда мольбы Оззи смолкли, ее руками стал управлять господь. Тело Оззи было новым заветом, написанным кровью и болью. Когда свет утреннего солнца отразился в набухших ранах, слезы на щеках Сьюзан тоже заблестели. Ее отец вернется, причем скоро. «Моя чаша переполнена», – сказала она себе.
Бобби Тейт уже проснулся и, пока завязывал галстук, репетировал в голове утреннюю проповедь. Обычно в своих воскресных речах он пытался связать текущие события с учением своего господа; для сегодняшнего утреннего урока он выбрал странствия Моисея по пустыне как отсылку к исчезновению мальчиков в лесу. После великих трудностей наступит спасение, и даже в эти тяжелые времена жители Стауфорда должны не забывать про веру в своего бога. И они уверуют, сын мой, но не в тебя и не в твоего бога. Они выберут веру твоего папочки. Он разочарован в тебе, мальчик. Ты позволил богу еретиков обманывать себя. Но он покажет тебе ошибочность твоего пути и вернет в свое стадо. Голоса из кошмара просочились в его мысли, и Бобби Тейт был так поражен их появлением, что при завязывании галстука пропустил петлю, и ему пришлось все начинать заново.
В комнате дальше по коридору на краю своей кровати сидел Райли Тейт. И протирая заспанные глаза, гадал, сможет ли сегодня избежать похода в церковь. Потом он вспомнил, что там будет Рэйчел, и между занятиями в воскресной школе и утренней службой у них, возможно, будет шанс поговорить. Райли вытащил из-под подушки телефон и вздохнул. Индикатор аккумулятора мигал красным, и, словно издеваясь над ним, заряд снизился с 15 до 14 процентов. Злясь на себя, Райли проверил сообщения. Он послал Рэйчел SMS-ку вечером, перед тем как лечь спать. «Мы можем завтра поговорить?»
Он нахмурился. Она прочитала сообщение полчаса назад, но не ответила. «Отлично, – подумал он. – Просто охрененно».
В главной спальне отец, фальшивя, напевал церковный гимн, и Райли напрягся. Вчера вечером, вернувшись домой, он ожидал услышать штук двадцать вопросов, но его старик уже крепко спал. Меньше всего Райли хотел подвергнуться утреннему допросу и даже не знал, как начать отвечать на неизбежные вопросы. Ну да, пап, я был вместе с тетей Стеф и дядей Джеком. И мы выяснили, что одним из тех типов, которые забрали Бена и Тоби, возможно, был твой мертвый отец. О, а еще я знаю обо всем, что с вами случилось в детстве. Что на завтрак?
Вместо этого Бобби Тейт просунул голову в дверь комнаты Райли и окинул сына взглядом.
– Тебе нужно подготовиться к походу в церковь, сынок.
– Да, сэр.
Вопросы, которых ожидал Райли, так и не последовали, и позже он пожалеет об этом.
А что насчет Зика Биллингса? Самый младший из «Стауфордской шестерки» сидел за рулем грузовика своего мертвого друга. Он нажал на педаль газа, автомобиль взревел и, выплевывая гравий из-под колес, понесся по Девилз-Крик-роуд. На пассажирском сиденье сидел отец Джейкоб. За ними следовал «фольксваген» Эмбер Роджерс, где ехала остальная нечестивая молодежь.
Ничем не примечательный и никем не замеченный, их караван направлялся к границам Стауфорда, как раз к началу занятий в воскресной школе.
Там отец Джейкоб произнесет проповедь, которую готовил тридцать лет, и призовет своих детей домой.
3
В противоположной части города Рут Маккормик вышла в утренний туман. Она несла стопу документов, состоящую из записных книжек и отдельных листов бумаги – первых двух томов евангелия ее господа.
Из дома все еще доносилось шипение старого радиоприемника, которое для непосвященных казалось не более чем белым шумом. Для Рут это был отрывистый гортанный голос их господа, приказывающий ей подготовиться к духовному возрождению в Первой баптистской церкви. Где-то далеко в глубине души Рут услышала свой крик, и на мгновение полученное предложение смутило ее. Осеннее возрождение должно состояться только через три недели, и она знала это, поскольку входила в комитет по планированию.
Но крик затих, растворился в задыхающемся шепоте. Его место занял голос единого истинного бога, могущественного подземного существа, жаждущего вознаградить верующих и покарать еретиков.
Распространяй Евангелие, – молвил ее господь, и как верный служитель веры Рут повиновалась.
4
– Я иду, мой господь.
Лаура Тремли присела в зарослях, спрятавшись среди ежевики и кудзу, пока мимо проносился эскадрон полицейских машин. Она подождала, когда сирены смолкнут вдали, затем высунула голову из кустов. В темноте спустилась по склону холма за больницей и, прежде чем пойти дальше, затаилась в кустах. Эти нескольких тревожных часов Лаура просидела возле ствола мертвого дерева, обхватив руками колени, раскачиваясь на месте и бормоча молитвы, которым возлюбленный научил ее в усыпанном звездами гроте под старой церковью.
Твоя любовь внизу. Твои пути есть истина. Я отдаю эту плоть, чтобы накормить тебя, мой господь. Моя кровь напоит тебя. Моя душа будет едина с твоей сущностью в