этом случае.

Но теперь Эмбер не ненавидела свою сестру. Она ее жалела. Это несчастное дитя, столь слепое в своей мнимой невинности, живущее вне света единственного истинного господа, мучилось из-за еретического образа жизни своих родителей. Этот маленький зверек не сможет обрести спасение, если его оставить на произвол судьбы. Божий дар будет растрачен во имя ложного бога.

Этому не бывать. Ее господь позволил ей распространять евангелие, но, как и отец Джимми, Кэнди будет страдать. Страдание необходимо. Как во времена древних жертвоприношений, отпрыски еретиков будут его испытывать. Через них взрослые вскоре увидят свет.

– Никакие семена не прорастут без поддержки природы, – прошептала Эмбер, наблюдая, как сестра рисует на тротуаре розовым мелком. – Эта земля должна быть вскормлена. На то твоя воля, мой господь.

Эмбер заглушила двигатель и вышла из машины.

Кэнди поморщилась.

– Тебя ждут такие большие проблемы. Мама и папа знают, что ты тайком сбежала вчера вечером. Я сказала им, что ты, наверное, с парнем. Что у тебя с лицом?

– А мама с папой сейчас дома?

– Угу. Хочешь, чтобы я сходила за ними?

– Нет, – ответила Эмбер, присаживаясь рядом с сестрой. Она взяла мелок и нарисовала на асфальте розовый знак, символ их господа. – Я повидаюсь с ними, когда закончу.

Кэнди наблюдала за сестрой, заметно нервничая из-за ее близости.

– Что у тебя с лицом? Что-то случилось? У тебя нездоровый вид.

Эмбер закончила рисовать и встретилась с младшей сестрой взглядом. По щекам у нее текли густые черные слезы. Она слизнула их с губ, наслаждаясь землистым вкусом – темная, зернистая субстанция ее бога.

– Я никогда не чувствовала себя лучше, Кэнди. – Она наклонилась и прошептала сестре на ухо: – Могу я рассказать тебе секрет?

Кэнди покраснела. Она не привыкла к такому вниманию со стороны Эмбер. Оно волновало и пугало ее, и она не могла решить, послушать ей или в ужасе убежать. Она хотела закричать «Мамочка!», но так и не смогла произнести это слово.

То, что Эмбер сказала ей, совершенно сбило ее с толку. От странного ощущения закружилась голова. Она почувствовала себя как волчок, вертящийся вокруг своей оси, в животе что-то зашевелилось. В голове зазвучал новый голос, и те мрачные странности, которые он говорил ей, заставили ее заплакать. Твои родители солгали тебе, дитя. Они не заслуживают такого маленького агнца, как ты. Позволь показать тебе истинный путь к спасению.

– Прошлой ночью я встретила бога, – сказала Эмбер, – и я хочу, чтобы ты тоже встретилась с ним.

– Но к-как… – всхлипнула Кэнди, шмыгая носом.

Эмбер схватила младшую сестру за волосы и наклонила вперед. Изо рта, носа и глаз у нее полезли черные черви, ищущие плоть очередной невинной жертвы.

3

Пока Кэнди лежала на тротуаре, задыхаясь и извиваясь, Эмбер вошла в дом, чтобы поделиться евангелием своего господа с Джозефом и Грейс Роджерс. Закончив, она вернулась на улицу и пометила входную дверь знаком в виде полумесяца.

Затем проследовала к дому соседей, Джереми и Кристины Хэйнс, которые раньше постоянно орали на нее за то, что она оставляла у них во дворе свой обруч. Затем заглянула к мисс Вируэтт, жившей в конце тупичка со своим отвратительным пуделем Дэнди, и нарисовала его окровавленными лапками знак на крыльце. Затем к жилищу Тома и Присциллы Максвелл, где на переднем дворе играли в мяч два их рыжих сына, Рики и Бо, пока Эмбер не познакомила их со Старыми Обычаями. Навестила недавно отремонтированный дом Рэнди и Кэролайн Эберли, чей новорожденный Чарли едва не задохнулся, прежде чем черная субстанция смогла впитаться в хрупкое тело. И, наконец, на противоположной стороне тупичка – трехэтажный элитный особняк Стива и Кэсси Робинсон, одной из светских пар Стауфорда, которые были гордыми членами Первой баптистской церкви, но редко ходили туда. Единственные во всем районе, у кого хватило ума попытаться вызвать полицию, прежде чем Эмбер заставила их замолчать.

Звонок поступил на пульт стауфордского отделения полиции, который светился уже от десятков других поступающих звонков, в то время как Джимми вносил свой вклад в распространение евангелия в соседнем трейлерном парке. Когда раздались первые безумные звонки с сообщениями о том, что дети нападают на своих родителей, исторгают черные нечистоты и бормочут про обычаи нового бога, офицера Грэя не было в участке. Маркус находился в другом конце города, переходя от одного места убийства к другому, сперва в Баптистской региональной больнице, а затем на маленькой заправочной станции, дальше по дороге. Все его попытки дозвониться до шефа Белла заканчивались прослушиванием одного и того же монотонного голосового сообщения. А через пару часов компьютерный голос сообщил ему, что почтовый ящик Белла переполнен.

Те немногие офицеры, которых отправили в дома напуганных позвонивших, сталкивались со следами борьбы и кровопролития. Первым был офицер Тимоти Мартин, который поехал в Хэрмони-Хайтс, трейлерный парк, что вниз по улице от дома Корда. Он хорошо знал этот район, за лето сорвал там несколько наркосделок. И когда ему позвонили из диспетчерской по поводу домашнего насилия, он не ожидал чего-то другого.

Он обнаружил возле двойного трейлера двух бледнолицых мальчиков, которые кружили вокруг корчащихся тел своих родителей и бросали камешки. Раскладывали их в виде причудливого рисунка, хихикая при этом себе под нос. Из глаз и носов у них текла черная жижа. Офицер Мартин вышел из патрульной машины и окликнул детей, когда откуда-то сбоку на него напала молодая девчушка с грязными каштановыми волосами, заплетенными в косички. Схватив Мартина за ремень, она приподнялась на цыпочки и прицельно выпустила поток черной грязи ему в лицо.

В трех кварталах от Хэрмони-Хайтс офицер Шона Скотт прибыла в особняк Даррела и Эйприл Браун, где нашла их дочь Мишель, стоящую над ними с ножом для разделки мяса. Вспоров огромный живот своего отца, Мишель Браун нарезала фрагменты его внутренностей на кусочки, которыми выложила церемониальный знак своего господа. Она пристально смотрела на кровавый шматок мяса в руках, высунув язык и не обращая внимания ни на присутствие офицера, ни на стоны подергивающихся на полу родителей.

– Девочка, – произнесла Шона, сглатывая сухой ком в горле и расстегивая кобуру. – Детка, мне нужно, чтобы ты положила нож.

– Я должна сделать все правильно ради моего господа, – сказала Мишель Браун. Она отрезала очередной кусок от кишки отца и аккуратно вставила в рисунок, едва не выронив скользкую от крови плоть.

Офицер Стотт вытащила пистолет, живот у нее крутило. «Неужели я делаю это? Неужели я действительно собираюсь сделать это? О боже, неужели я…»

Монтировка оборвала ее тревожные мысли. Она была