здесь буквально кричит о радости и свете – и кажется таким знакомым, что у меня щемит сердце. Детали ускользают от меня, но я чувствую нутром, что уже бывала здесь прежде. Любила здесь прежде. И позволила всему этому утечь сквозь пальцы, как песок.

Хадсон замечает, что я погружена в себя, и, подойдя ко мне сзади, кладет руки мне на плечи и спрашивает:

– Ты в порядке?

Его дыхание щекочет мое ухо, и я прижимаюсь к нему на несколько драгоценных секунд.

– Мы были здесь. Это… – Мой голос пресекается.

– Да, здесь был наш дом. Какое-то время.

Я вздыхаю и смаргиваю слезы, на которые у меня сейчас нет времени и которые я не хочу проливать перед Хадсоном. Нелепо так расстраиваться, ведь мы с ним все равно теперь сопряжены.

Вернее, это нелепо, если забыть о том, как тяжко было Хадсону, когда мы вернулись в Кэтмир и мои узы сопряжения с Джексоном проявились вновь. Если я позволю себе думать об этом, о том, какую боль это ему причинило, это надорвет мне сердце, и я не уверена, что смогу когда-нибудь полностью оправиться.

А как от этого страдал он сам.

Я вспоминаю, каким было сегодня его лицо в постели – отчаяние во взгляде, как будто он стал хрупким стеклом в моих руках, – и ощущаю стеснение в груди. Как же трудно ему, выросшему – о чем мы все слишком часто забываем – без капли любви, открыть душу и снова научиться кому-то доверять. А ведь когда он сделал это в первый раз… я просто забыла о нем, как будто он ничего для меня не значил.

– Эй, – говорит он, словно читая мои мысли, – я прошел бы через это снова, лишь бы оказаться здесь с тобой.

– Я не понимаю, почему, – шепчу я. – После того, как я поступила с тобой…

– Ты никак со мной не поступала, – отвечает он и, положив ладонь мне на затылок, прижимает мое лицо к своей груди. – Судьба – ненадежная стерва, как и Кассия. – Он произносит ее имя с такой насмешкой, что видно – в будущем он планирует еще долго развлекаться, насмехаясь над ней. – Но это не имеет никакого отношения к тебе, Грейс. Ты всегда делала только одно – любила меня, – даже когда ничего не помнила.

– Это неправда, – выдавливаю я, пытаясь сглотнуть ком в горле.

– Это моя правда, – отвечает он. – Я всегда буду помнить о тебе именно это. Я всегда буду помнить это о нас.

У меня вырывается всхлип, который заглушает его рубашка, и он гладит мои кудряшки. Вырваться готовы и другие всхлипы, но я подавляю их. Сейчас не время, ведь здесь наши друзья – в том числе и Джексон. А другие наши друзья рассчитывают, что мы проникнем внутрь Двора вампиров и поможем им освободить наших ребят и членов их семей от тех ужасов, которые для них уготовил Сайрус.

– Грейс. – Он вздыхает, прижимая меня к себе.

– Все в порядке, – говорю я ему, вытирая глаза о его безупречно чистую рубашку – от чего, я уверена, он будет отнюдь не в восторге. – Я в порядке.

Он широко улыбается мне.

– И даже более того.

Я опять вытираю лицо, стараясь делать это как можно более незаметно. Затем выхожу из-за заслонявшего меня Хадсона и вижу, что Джексон и Иден всячески избегают смотреть на нас. Я им благодарна, хотя мне и становится ужасно неловко.

Решив, что наилучшее средство от неловкости – это вернуться к делу, я спрашиваю:

– Ну так каким же образом мы сможем проникнуть отсюда ко Двору вампиров?

Хадсон не отвечает. Зато он опять подходит к двери с навороченными системами безопасности в противоположном конце комнаты, и, после того как система сканирует отпечаток его ладони, его глазное яблоко и он вводит код доступа, дверь отворяется.

– Кто пойдет первым?

– В темный и жуткий туннель? – прикалывается Иден. – Ну, конечно же…

Первым идет Джексон – что неудивительно, – за ним следует Иден, Хадсон берет какой-то небольшой мешочек из комода возле двери, и мы с ним замыкаем процессию.

Хадсон поясняет, что этот туннель ведет из его берлоги прямиком в помещения для прислуги, которые, как мы узнали из плана-схемы, находятся недалеко от темниц. Когда мы идем по узкому проходу, я обнаруживаю, что он совсем не так страшен, как я ожидала. И даже куда менее страшен, чем те туннели, по которым я ходила в Кэтмире из замка в изостудию.

Это просто ничем не примечательный проход с деревянными балками под потолком и неглазурованной керамической плиткой на полу, не видно даже пауков. Непонятно, почему здесь нет паутины, ведь, надо полагать, этому подземному ходу уже несколько веков, но сама я однозначно не имею ничего против.

Однако мне любопытно. Мне интересен и сам этот туннель, и то, что Сайруса не волнует, что внутрь его Двора ведет такой ход – хотя, возможно, он этого не знает?

Мы поворачиваем направо, и Хадсон говорит:

– Мы уже почти пришли. Еще сотня метров, и мы будем на месте.

– А что, если Сайрус выставил у входа охрану? – спрашиваю я. – Для человека, который обычно продумывает все до мелочей – на нашу беду, – было бы странно так наплевательски относиться к безопасности своего Двора. Очень, очень странно.

– Вообще-то у меня тот же вопрос, – замечает Джексон. – Если он держит наших ребят в темницах, разве не логично выставить у каждого входа охрану?

– Наверняка он ее выставил. Но ему неизвестно, что этот ход существует, так что…

– Как это, ему неизвестно? – На лице Джексона отражается скепсис. – Я знаком с ним не так хорошо, как ты, но мне кажется, он должен знать о своем Дворе все – даже о тех его частях, где он почти не бывает.

– Скорее всего. Но это мой туннель. Я строил его сотню лет сантиметр за сантиметром, и он так его и не нашел.

Что ж, это объясняет, почему здесь такая чистота. Ни одна паутина не омрачит безукоризненный чертог Хадсона Веги.

– А ты в этом уверен? – спрашивает Иден. – Ты давно тут не был, а мне бы совсем не хотелось угодить прямиком в ловушку.

– Уверен, рано или поздно мы наткнемся на ловушку и, возможно, не на одну, – отвечает Хадсон. – Но только не в конце этого туннеля.

Я вижу, что остальные не разделяют его оптимизма, но в его уверенности есть нечто такое, что успокаивает меня. К тому же я точно знаю – Хадсон никогда не поведет меня туда, где может