Третий вопрос. Кто-то из товарищей говорил, вспоминая Маяковского, о том хрестоматийном глянце, который наводится на писателей. Но здесь важно нам подчеркнуть определенную конкретную форму этого глянца, если он наводится. Самая существенная сторона этого заключается в том, что наши хрестоматии и учебники не показывают исторической ограниченности писателя, исторической ограниченности их творчества. Поэтому и получается этот глянец и начинают разрисовывать каждого писателя и поэта в тех красках, которые свойственны нашей эпохе. Получается незакономерное распространение на прошлое характеристики современного. Это обычная история.

Четвертый вопрос, относящийся к серии тех же вопросов, с которыми должен иметь дело учитель в практике своего преподавания каждодневно, – это вопрос о том, чтобы показать в процессе изучения литературы, особенно истории литературы в старших классах, борьбу реализма со всякими другими течениями, победы этого реалистического начала и, наконец, завершения этой победы в виде нашего замечательного социалистического реализма. Как опять это отразить в программе? Через год, через полгода получит учитель программу, она будет, очевидно, нами изменена и еще улучшена, а этих моментов не найдет в программе. К сожалению, наша дискуссия ответа на этот вопрос не дала.

Пятый вопрос – о мировом значении русской литературы и советской литературы. Этот вопрос был хорошо и интересно освещен тов. Мотылевой, в частности, ваша мысль была такая, что, когда мы говорим о мировом значении нашей литературы, о корифеях классической литературы, надо говорить не так, как пытается говорить старое литературоведение о влиянии наших писателей и художников на писателей и художников других стран и народов, не в этом центр тяжести. Центр тяжести в том, чтобы показать то великое, что они внесли в художественную литературу, то прогрессивное, что они именно дали для русской и мировой литературы, для русской и мировой общественной мысли, а это далеко не осознано за границей, и об этом еще реже там пишут. Эта мысль была правильная, но недостаточно было выступления тов. Мотылевой, оно носило общий характер, правильно, интересно, принципиально, но она не довела этих рассуждений до практических выводов, как сие отразить в программе. Вот как сие отразить в программах? Надо это показать на примере, хотя бы на одном.

И, наконец, шестой вопрос – в чем наша теперешняя программа отстает, помимо перечисленных мною моментов, от достижений нашей советской литературоведческойнауки? Что есть передового в нашей литературоведческой науке, что не отражает наша программа, помимо принципиальных методологических вопросов, о которых я говорил?

Наша литературоведческая наука обязана определить основные узловые вопросы школьного преподавания. Литературоведческая наука, прежде всего, должна нам, работникам просвещения, учителям помочь – она, литературоведческая наука. Кто же сделает это, как не наши ученые? Совершенно ясно, что преподавание литературы в школе отражает состояние литературоведческой науки. И в этом отношении наши литературоведы в огромном долгу перед школой – позволю себе сказать – и в значительной степени перед своей собственной наукой. И эту задолженность литературоведы должны погасить в возможно короткие сроки.

Я думаю, что те установки, которые даны партией за последние годы, то новое, что сделано в области литературоведения, поможет не только литературоведам молодого поколения, но и старшего поколения преодолеть вопиющие недостатки и поскорее разработать основные положения советской литературоведческой работы»[533].

«Учительская газета» в рамках обзора итогов дискуссии обозначила и свое недовольство критическим выступлением Г. А. Гуковского:

«Мало полезного дали выступления, которые необъективно оценивали программы по литературе и методы работы в школе. Программы критиковать можно и нужно было, но нельзя забывать о том, что это государственный документ, нельзя безответственно заявлять, что программы рассчитаны на каких-то “средне-бездарных детей”, как это прозвучало в выступлении проф[ессора] Гуковского. Его предложение увеличить объем программ и вести преподавание литературы чуть ли не целиком лекционным методом явно нежизненно»[534].

Подарок на юбилей

18 декабря 1948 г. профессору М. К. Азадовскому исполнилось 60 лет. Первоначально были планы отметить этот юбилей и в Пушкинском Доме, и в университете, но сгустившиеся над ученым тучи принудили администрацию обоих заведений отказаться от всяких торжеств. В качестве подарка на юбилей Марк Константинович получил из типографии новую книгу: в декабре 1948 г. в Большой серии «Библиотеки поэта» вышло в свет подготовленное им собрание стихотворений Н. М. Языкова[535].

Если бы печатание книги в Третьей ленинградской типографии затянулось, то она вообще могла быть задержана и отправилась бы в макулатуру, но книга все-таки успела выйти незадолго до начала погрома М. К. Азадовского весной 1949 г. Однако ее содержание за время «редакционной обработки рукописи» претерпело такие метаморозы, что Марк Константинович был, мягко говоря, очень огорчен.

Это собрание стихотворений было не первым изданием Н. М. Языкова, которое подготовил М. К. Азадовский: еще в 1934 г. в издательстве «Academia» (в серии «Русская литература», выходившей под редакцией Л. Б. Каменева) увидело свет Полное собрание стихотворений Н. М. Языкова[536], а в 1946 г. – массовое издание в Малой серии «Библиотеки поэта»[537].

Однотомник Н. М. Языкова для Большой серии М. К. Азадовский начал готовить еще до войны. В 1940 г. рукопись рассматривалась редколлегией «Библиотеки поэта», причем не без претензий к составителю. «Весной 1940 года у меня Изд[ательст]во потребовало, чтобы я снял все выпады против немцев. Я, конечно, отказался. В пре прошел год, а затем рукопись была разбомблена и т. д.»[538]

По возвращении в Ленинград из эвакуации М. К. Азадовский возобновил работу над книгой и 9 января 1946 г. представил в Ленинградское отделение издательства «Советский писатель» готовую рукопись; 28 февраля 1946 г. с ним был заключен договор на издание (на сумму 17 900 руб., из которых 10 740 руб. было выплачено М. К. Азадовскому при заключении договора)[539]. В октябре 1946 г. были подписаны «последние корректуры книги Языкова («Библиотека поэта»)»[540].

Но после постановления 1946 г. многое изменилось: уже набранный том стихотворений пошел на очередное редактирование, напоминающее хирургическую операцию. Для характеристики предстоящей редакторской обработки книги приведем отзыв В. М. Саянова, написанный им в июне 1947 г. для редколлегии «Библиотеки поэта»:

«Н. М. Языков – составитель М. К. Азадовский.

1. Издавать книгу в представленном автором и ныне подготовленном к печати виде, как полагаю я, нецелесообразно. Необходимо внести в книгу серьезные изменения, учитывая указания партии по вопросу о культурном наследии.

2. В верстке книги мною сделаны многочисленные пометки, вычерки, произведена большая правка. Поэтому ограничусь указанием на главные ошибки, подлежавшие исправлению и исправленные мною.

3. В статье М. К. Азадовского, серьезного и добросовестного ученого, были, на мой взгляд,