Мы живем в стране, где все движется вперед. Это неправильно на ней останавливаться.

(Тов. ВОЗНЕСЕНСКИЙ. – Как вы считаете – Пушкина сократить?)

Прежде всего, я считаю, что в общем плане программа, как она сейчас дана, является огромным шагом вперед.

Нужно сократить количество тем. Считать, что молодое свежее сознание отрока или девицы может изучить по семи произведений, – абсурд.

Если мы до 9‐го класса контролируем процесс усвоения очень пристально, то в 10‐м классе мы более смело можем ввести систему лекций. В 10-м классе широко должны быть поставлены лекции. Вы не должны проверять на каждом шагу мыслительный процесс учащегося. Мыслительный процесс учащегося вы должны контролировать результатом того мыслительного процесса, который в нем происходит, а не следить, мучительно прицепляясь к каждому дальнейшему движению этого процесса. И эта методика страха, что ваш учащийся, юноша или девушка не поймут того, что им преподается, приводит к страшной медлительности. В результате получается, что изучают несколько произведений, а другие нет, и какие-нибудь дивные пушкинские стихотворения все-таки не прозвучат в классе, потому что на них не хватило времени, и хотя “Евгений Онегин” – великое произведение, но тем не менее не следует сидеть по 10–12 часов на его изучении.

(Шум протеста в зале.)

‹…› Я не знаю, что делать с Ломоносовым в 5 часов. 4 часа достаточно.

(Шум в зале.)

Если материал переносится на общий обзор, начинаются учительские ответы: что это вам легко, вы в университете и проч. Я много лет работал в очень хорошей средней школе, в 51‐й.

(Тов. ВОЗНЕСЕНСКИЙ: – Мы можем подтвердить, что проф[ессор] Гуковский и сейчас не порывает связь со школой.)

Расстреляйте меня, страшную вещь скажу: на Горького 30 часов много. Не потому, что не хватает материала, а нельзя топтаться на великом Горьком, чтобы его не растоптать. (Смех.) Нужно сохранить свежесть»[523].

30 ноября, во второй день дискуссии, обсуждение методики преподавания литературы вернулось в намеченное русло: речь шла об увеличении часов на изучение советской литературы и на освещение ее выдающегося мирового значения. Вполне очевидно, что для высвобождения часов под изучение советской литературы нужно было «выкинуть» из программы что-то менее актуальное в идеологическом плане:

«Тов. Дементьев (доц[ент] Ленинградского университета), при сравнении новых программ со старыми, отдает должное новым, улучшенным программам, но и в них отмечает ряд оставшихся недостатков: 1) не включены советские писатели – Фурманов (Чапаев), Макаренко, Эренбург и др., 2) нет советской поэзии, лирики, нечего учить наизусть, 3) слишком бегло даются сведения в общем обзоре о Багрицком, Исаковском, Твардовском и др., 4) не выделяется в программе послевоенный период. Он предлагает сократить древнюю литературу, литературу ХVIII в., разбор отдельных произведений.

Тов. Мотылева Т. (доктор филологических наук), анализируя тему “Мировое значение русской литературы”, указывает, что преподавание круга вопросов, связанных с этой темой, и методически и методологически очень трудно. ‹…›

Тов. Мотылева указывает, что тема о мировом значении нашей литературы должна быть включена в весь процесс преподавания, при изучении каждого писателя. Нужно конкретнее, более развернуто провести мысль, что мировое значение русской литературы основывается на своеобразии русского исторического процесса, русской действительности, на той международной роли, которую сыграл и играет русский народ в прогрессивном развитии человечества.

Далее т. Мотылева указывает, что программы навязчиво акцентируют узкие литературные категории: классицизм, сентиментализм, реализм… Не эти категории надо знать школьнику. О “Недоросле” говорится, что эта комедия нарушила нормы классицизма. Не это надо знать школьнику, ему важнее знать, что в ней дана острая критика эксплуататоров, паразитов.

Западную литературу т. Мотылева предлагает изучать не в одном каком-либо классе, а на параллелях в VIII и IX классах, при этом изживать элементы низкопоклонства»[524].

В этот же день стало понятно, что именно за счет западноевропейской классической литературы будет освобождаться пространство для советской. Однако известный специалист по западноевропейской литературе, работавший в Наркомпросе еще при А. В. Луначарском, профессор М. Д. Эйхенгольц продолжал настаивать на необходимости ее изучения:

«Проф[ессор] Эйхенгольц высказывается за необходимость изучать западную литературу, так как она расширяет кругозор школьника, увеличивает его культурный багаж, а также имеет воспитательное значение при раскрытии творчества таких писателей, которые показательны в смысле человечности и гуманизма»[525].

Именно во время выступления М. Д. Эйхенгольца произошел очень показательный обмен мнениями между выступающим и сидевшими в президиуме министром просвещения и генеральным секретарем ССП:

«Тов. ЭЙХЕНГОЛЬЦ. – Само распределение по классам – вопрос в высшей степени сложный. Мне кажется, что Шекспира все же или особенно “Фауст” Гете пройти можно только в 10‐м классе. Этот материал в высшей степени труден.

Тов. ВОЗНЕСЕНСКИЙ. – Если Гете можно проходить только в 10‐м классе, тогда я позволю себе такое кощунство – долой Гете! Если есть такие сторонники, что Гете можно проходить только в 10‐м классе, я говорю, что Гете мы выбросим. Толстого “Войну и мир” можно проходить, а Гете благоволите изучать после советской литературы и выпуская наших ребят, напутственное слово давать по Гете – это недомыслие, которое было в прошлых программах. Я считаю, что соображения методического порядка никогда не могут нас заставлять изменить принципу методологии и партийности.

Я считаю, что совершенно правильно, когда мы позволили себе сказать, что такой характер изучения западноевропейской литературы, который был в прошлой программе, это отзвук этого проклятого низкопоклонства.

Тов. ЭЙХЕНГОЛЬЦ. – Это вопрос не такого принципиального характера, как вы говорите. Это чисто технический вопрос. Никакого принципиального значения я, разумеется, этому не придаю и думаю, что не следует придавать. Я говорил о чисто технической передвижке, говорил, что это труднее других авторов.

Тов. ФАДЕЕВ. – Вторую часть “Фауста”, кроме вас, не читает ни один взрослый человек. (Смех)»[526].

Всеобщий смех в данном случае понятен: западноевропейская литература давно сдала свои позиции в идеологической табели о рангах, да и русская литература не выдерживала конкуренции с творениями советских писателей. О таком положении дел красноречиво свидетельствуют слова заведующего Харьковским отделом народного образования:

«Я, конечно, не собираюсь говорить о проблемах преподавания литературы в Харьковской области. Это вопрос другого порядка. Когда ставишь перед собою вопросы преподавания литературы и программы по литературе, то представляешь себе такую ситуацию: если бы юноша, окончивший нашу среднюю школу, взял бы для прочтения “Рудина”, “Отцы и дети” или даже “Анну Каренину” и затем положил бы эти книги и сказал, что это скучно, это было бы не совсем хорошо, но это не вызывало