Первую неделю я сходила с ума. Стала рассеянной, отрешенной, во время разговора уходила в себя, и люди недоумевали, что со мной. Вся церковь знает о моем позоре, твердо верила я.

И все же лицо мое озарялось привычной ласковой улыбкой. Пустяки, отвечала я, всеми силами стараясь поддержать обман.

Лишь теперь, шагая по коридорам, я чувствовала, что дурманящее чувство паники стихло и превратилось в комочек сдержанной тревоги. Не терпелось отвлечь себя утренним занятием с матерью Люсией.

Старая наставница по обыкновению ждала меня с любящей, нежной улыбкой. Избавленные от ангельского надзора, мы сблизились друг с другом еще сильнее.

Как ни странно, больше мне было некого назвать подругой – даже Ясмин, которую я полюбила не меньше. Та просто не знала меня, а Люсии я открывалась свободно, не таясь. Это здорово спасало.

Сегодня после чашки чая и умиротворяющей медитации она завела разговор первой.

– Ты какая-то зажатая.

Я раскраснелась.

– Так заметно?

Она пожала плечами и потянулась за сдобным печеньем, откусила краешек последними зубами.

– А почему раньше не сказали? – продолжила я.

И вновь Люсия повела плечами.

– Хотела, но раз сама не открываешься, значит, неспроста.

Я потупилась.

– Не хочется докучать вам заботами.

– Опять ты за свое. Докучаешь ты только тем, что не ценишь откровенности. Неужели я так зазналась на старости лет, что не помогу подруге?

Я затрепетала и бросила на нее удивленный взгляд.

– Значит, мы подруги?

Монахиня закатила глаза, будто я сама наивность и глупее вопроса не придумать.

– Естественно! – фыркнула она, доливая себе и мне из чайника.

Завихрился в чашках зеленоватый дымящийся чай.

– Два месяца назад я раньше всех ушла из столовой, чтобы… – На этом месте язык прилип к небу.

– Чтобы что? Не тяни, мне и так немного лет осталось.

– Чтобы себя ублажить.

Люсия недоуменно на меня посмотрела. Я вспыхнула до корней волос и отвела глаза. Знала же, нельзя говорить!

– И все? – прямо-таки растерялась она. Я не нашлась с ответом. – Поэтому ты такая скованная и все время озираешься? Владыки, да ты дура, девочка моя! – Монахиня пригубила чай.

– За мной подглядели сквозь замочную скважину.

Теперь она посмотрела на меня с ехидной улыбкой.

– Верно, просто было не оторваться?

– Люсия! – шикнула я и покраснела еще гуще. Моя наставница задушевно, по-старчески, рассмеялась от своего озорства.

– Ну и что с того, а? Доставила себе удовольствие. На костер за это не потащат.

– А сплетни?

Люсия поставила чашку и серьезно на меня посмотрела.

– И пусть сплетничают, какое тебе дело? – сказала она. Я задумалась. – Вопрос риторический, ответ я знаю.

От меня же ответ ускользал, и тогда мать Люсия протянула мне руку помощи:

– Ты хочешь быть в чужих глазах безупречным совершенством. Чтобы все любили и восхваляли твой ангельски чистый образ.

– А разве плохо, когда тебя любят?

– Скажу честно. Ты мне куда дороже такой, как здесь, а не как на людях.

Немного обидно. Я наморщила лоб и постаралась не выдать огорчения:

– Почему?

– Потому что здесь ты настоящая. Та, кто смеется, ласкает себя, не пытается скрыть надломленной души, – отвечала мать Люсия. Я растерялась, столь чуждой казалась сама идея этого. Кому хочется общаться со сломленной и ущербной? – Мне даже нравится твое прозвище «мать Фэй». – Она еще отпила.

Я поникла.

– Его выдумали в насмешку.

– Ну и? Главное, как его воспринимаешь ты.

– Никаких фейри не существует. Мне они снились, и сестры начали за это дразнить.

– Не существует? Кто сказал? Недалекие девицы, которым бы только рыться в грязном белье да насмехаться? Брось. Большинство отыгрывается на тебе за свою незавидную участь. Родиться в дворянской семье седьмой дочерью – это приговор. Монашеский путь им навязали точно так же, как и нам с тобой.

– Так что же, фейри существуют?

– Может, и существуют, – нимало не смутившись, признала она. – Тянутся сквозь эпохи обрывочные мифы. Их расталкивают по углам, чтобы дать дорогу славным сказаниям, как, например, о войне Владык с драконами или о Владыках-рыцарях – но, поговаривают, дивный народец был и есть.

– А откуда взялся?

– Откуда взялся, что собой представляет – трудно сказать. Его история существования туманна. – Мать Люсия пожала плечами. – Да и, по правде, известно о нем не больше, чем об Осуларе. То есть немного.

Минуту помолчав, старушка решила увести разговор в новое русло.

– Слышала, ты собираешься в Харлоу?

Я кивнула.

– Вряд ли лагерь меня удивит. Я уже бывала в лазаретах для гниющих.

– Еще как удивит! Такого ты не видела.

– Чем удивит? Масштабом?

– Тем, что это ворота в преисподнюю. Облако смерти, которое только и ждет, чтобы вырваться на волю. Такого моря обреченных нет больше нигде.

От одной мысли стало не по себе.

– Правда, что гниль ничем не исцелить? – вспомнила я уроки матери Маргарет.

– Ничем. Можно только двумя способами отсрочить неизбежное.

Я оживилась.

– Неужели? – Несмотря на мрачный смысл ее фразы, шанс продлить жизнь как можно дольше обнадеживал. – Какие же?

– Первый – кровь Госпожи боли. Она живет в Очаговье, обители юнгблодов. По слухам, ее кровь исцеляет все, кроме проклятия забвения и гнили. У гниющих она просто ослабляет симптомы.

– Непросто ее добыть, да?

– Мягко сказано.

Догадавшись, я боялась спрашивать о втором способе, но все же любопытство пересилило.

– Любой недуг может забрать себе Чумной рыцарь. Но, поговаривают, насовсем ему гнили не исцелить: вскоре она возвращается.

– Чудовищно… – Я сочувствовала этому вознесенному.

– Да, чудовищно.

– Ну неужели больным в лазарете мне будет совсем нечем помочь?

– Одно лекарство, пожалуй, все же есть…

У меня расширились глаза. Я подалась к краю стола, обратившись в слух.

– Какое же?

– Вознесение.

Угас лучик надежды – так же резко, как и вспыхнул. Мать Люсия виновато улыбнулась.

– Да, как ты знаешь, гниль обходит стороной тех, кто рожден послужить высшему предназначению. Юнгблодов, Владык. И Семенам не заразиться. И Владыкам-стражам и рыцарям, которые до вознесения были смертными. Но вознесение – процесс непростой, и не всякому захочется его пройти. После него меняются до неузнаваемости.

– Что же может толкнуть на такой шаг?

Мать Люсия пожала плечами.

– Одних толкает страх, других – жажда власти… а третьих – погоня за чем-то возвышенным.

– Например?

– Рыцарь боли искал вознесения не ради бессмертия, не из пустых страстей, а во имя своей любимой.

– Госпожи боли, – пробормотала я. Мать Люсия кивнула.

– Поклялся защищать утес Морниар, на котором она обитает в Очаговье. – Она с минуту размышляла. – Есть и еще кое-что…

– Да?

– Твоя магия.

От неожиданности я далеко отпрянула.

– Мать