Шрифт:
Закладка:
Только через час после того, как я обнаружила родителей, я позвонила в 911 с кремового телефона, стоявшего на тумбочке матери. Я так долго ждала скорее всего потому, что все еще ощущала в воздухе их жизненные силы. Пока я чувствовала их, я не хотела обращаться к внешнему миру. Мы с матерью и отцом являлись отдельной единицей, капсулой – приглашать внешнее внутрь было запрещено. Это считалось уделом семей, в которых родители не знали, где шляются их дети после десяти вечера. Только после смерти отца с матерью я поняла, насколько была глупа. Я думала, что именно я скорее всего пробью брешь в защите нашей капсулы, тогда как в действительности эти стены оказались проницаемы; годами мои родители безрассудно вальсировали сквозь них туда-сюда.
Приехавшие полицейские думали, что это сделала я. По крайней мере, какое-то время. Когда они вошли в дом, я держала в руке нож. Так я чувствовала себя ближе к отцу. Копы спросили, кто мои ближайшие родственники, кому позвонить. Вставало солнце. Дневной свет делал случившееся реальным. Я не знала наизусть номер Госи. Я не знала никаких номеров, кроме нашего домашнего и отцовского рабочего. Единственным другим был номер Уилта, записанный внутри «Тропика Рака», поэтому я пошла и принесла книгу, ибо мне было стыдно оттого, что у меня больше нет никаких номеров. Я продиктовала цифры полицейскому, который не имел дела с трупами. К тому времени было уже шесть утра, и я услышала сонный голос мужчины на другом конце линии, и сотрудник полиции представился, а мужчина ответил, что тот ошибся номером. Тогда я сказала полицейскому, что думала, будто это телефон моего дяди, но, наверное, перепутала.
В конце концов копы добыли телефон Госи. Она приехала, надушенная и пышная, к десяти часам. И тогда до меня дошло, насколько я одинока. Гоcя, конечно же, потом стала моей спасительницей, но в то утро это был просто черный «Мерседес», сверкающий и чуждый нашей подъездной дорожке. Из него вышла высокая женщина, почти незнакомая, вся в бриллиантах, с лицом, на котором остались следы вчерашних румян. Она пахла увядшими цветами. Моя шерстяная коричневая жизнь кончилась навсегда.
Гося сразу мне все рассказала. Забрала меня из дома и увезла в отель «Сизарс Поконо». Теперь его переименовали во что-то более порочное, то ли «Речной дворец», то ли «Радость влюбленных», но он неизменно был и остается одним из оплотов медовомесячного секса, с ваннами в форме бокалов для шампанского и завтраками с фруктовым салатом. Я всегда удивлялась, кого это может возбуждать, кому охота трахаться в ванне в форме сердца. Мужчинам с блондинистыми бородками, женщинам, которые обожают гипсофилы в букетах из красных роз.
Гося повезла меня туда, потому что это было первое открытое заведение, которое она увидела на дороге. Губы у меня были синие, и моя тетка боялась, что я умру от потрясения. Кудрявая женщина на ресепшене сказала: «Здесь номера только для супругов». Гося вытащила впечатляющую, как мне показалось, кредитку из бумажника и шмякнула ею о стол. Мы прошли в пурпурную столовую с золотыми столиками и коврами, как в казино. Гося заказала себе чай, а мне кофе. Не пыталась заставить меня поесть. И начала рассказывать мне все. Казалось, она знала больше всех на свете.
Накануне, когда мой отец уехал, чтобы повидаться со своей изнасилованной матерью, он виделся еще кое с кем. С той женщиной, которую трахал. Она звонила ему на рабочий автоответчик все выходные. Несколько раз писала на пейджер, когда отец был в горах. Он игнорировал ее несколько дней. А потом его мать была изнасилована. Отец поехал в Нью-Джерси, осмотрел мать, перевязал и утешил. Гося была там вместе с моим дядей. Она все это видела. Отец сказал, что еще вернется. Все думали, что он собрался искать насильника. Просто носиться, как безумец, по улицам. Но папа отправился домой к своей любовнице. Итальянке, жившей над рестораном, в котором она готовила еду. Это была не просто женщина, которую он трахал. Гося сказала мне, что отец любил ее. Я помню: мне показалось, что тетка говорит это, стараясь причинить мне боль, поставить меня на место. Что она, сама будучи второй женой, хочет, чтобы первые жены и первые дочери знали, что они не незаменимы. Только много позднее я поняла, что у Госи был более благородный мотив.
Эта другая женщина была красавицей, еще красивее, чем твоя мать. Черные волосы, голубые глаза, кроваво-красные губы, груди-метрономы. И намного моложе. Отец поехал к ней посреди ночи. Этой юной красавице надо было кое-что ему рассказать. Она ждала ребенка. Папина любовница сказала, что ее дитя не будет ублюдком, живущим над кухней. Она велела отцу открыться моей матери, сказать, что он любит эту женщину, что это будет и его ребенок тоже.
Она имела некую власть над твоим отцом, сказала мне Гося в той пурпурной столовой. Я вот думаю: как повлияло на меня то, что две самые важные женщины в моей жизни говорили с сильным акцентом? Их голоса – как церковные колокола, отдающиеся эхом в моей голове.
Твой отец любил женщин, он слишком сильно любил их.
Папа приехал домой следующим утром, не поспав ни минуты. Я гадала, уже в тот день я гадала, занимался ли он сексом со своей беременной любовницей. Не смыв с себя ее соки, отец вернулся в наш горный дом и повез меня в бассейн «Вершина мира», где я познакомилась с Уилтом и подверглась нападению. Можешь себе представить, что это была не самая темная часть моего детства?
Пока я находилась у бассейна, отец рассказал матери о любовнице, и, конечно, она уже подозревала, что он кого-то трахает. А теперь папа сообщил своей жене, что не только воплотились ее худшие страхи, но
