— Я рад видеть, что ты работаешь. Я считаю, что этот мусорный роман — очень хороший план. — Он рассказал об этом Марджери, разливая напитки. — Я никогда не думал, что у меня будет сын, который поддержит меня в моих невзгодах.

Он беспокойно ходил из кухни в гостиную, из спальни в кабинет, оставляя все двери открытыми на случай, если у него одновременно забеременеет еще одна книга и у него начнутся схватки. Я рассказал Марджери о своей поездке в Канаду, особенно об Агнес, и она подумала, что я злюсь или лгу, или и то, и другое. Сама она в моих глазах не казалась такой уж стабильной, но это потому, что она была знакома с Блэскиным. Он вернулся с главой своего романа, положил ее на стол, а затем принялся за работу, пытаясь открыть бутылку с чернилами — так неуклюже, что Марджери посмотрела на меня, как бы говоря: «Чего можно ожидать от такого мужчины-шовиниста?»

— На следующих выходных меня пригласили в коттедж Джека и Прю Хогваш в Уилтшире, — сказала она. — Почему бы тебе не прийти, Гилберт? Если хочешь, приведи Майкла. Будет настоящая вечеринка.

— Я бы не хотел, любовь моя, — он продолжал возиться с бутылочкой с чернилами. — Месяц назад меня пригласили к Роланду Хэмстриту, и, к моему вечному сожалению, я пошел. Я потратил слишком много часов своей драгоценной жизни в его коттедже по выходным. Терпеть не могу этого грабителя-обнимателя. Если по улице проезжает трактор, все, что вы видите в окно, — это протекторы шин, поднимающие грязь, как воду с мельницы. Майкл, почему, черт возьми, ты так плотно закрутил крышку этой бутылки?

Должно быть, это был Билл Строу после того, как он написал свое письмо. — Позволь мне открыть ее, — предложил я. Но он отказался. 

— Ходите из одной комнаты в другую, идиотски улыбаясь, потому что вы только что пережили одну из их дурацких игр в салоне, и ваша голова прилипает к одной из балок, как кусок кожи. Попробуйте посреди ночи найти туалет, и вы окажетесь в собачьей конуре. Это единственная комната в доме человеческого размера. Однако, если взорвется бомба, я полагаю, что коттедж будет самым безопасным местом. Половина населения будет спасена, потому что крыши слишком низкие и выдержат взрыв.

— Ой, прекрати, — сказала Марджери. — Меня от тебя тошнит.

На что я понял, что у нее тоже есть коттедж.

– Большое спасибо, Марджери, но я терпеть не могу коттеджи. — Он открыл бутылку с чернилами, но так внезапно, что залил половину своей последней страницы. — Теперь посмотри, что я натворил, целая неделя работы пропала. — Он посмотрел на меня избалованным, злобным взглядом. — Майкл, ты идиот, как ты мог это сделать?

— Ты слишком много говоришь, — сказал я без злобы, желая только отвлечь его от аварии. — Я же попросил тебе позволить мне это сделать.

Марджери весело рассмеялась, и желчь Блэскина взяла верх.

— Ты все еще здесь, да? Почему бы вам не пойти с Вейландом Смитом и не посмотреть, как он добывает материалы о великой банде контрабандистов, которая угрожает нашему национальному существованию?

Затем он повернулся ко мне. — Послушай, Джон Фитцбастард, уходи.

Я чуть не промахнулся по его кулаку. Он промахнулся по моему, потому что я особо не целился.

— С возрастом он  становится все хуже, — сказал я себе, выходя из квартиры с чемоданом в одной руке и зонтиком в другой. Я зашел в лифт. Он побежал за мной, крича, чтобы я вернулся и закончил его треш-роман.

Верхний Мэйхем поздней весной был самым чудесным местом на земле, и покупка его была единственным, что я сделал правильно в своей жизни. Я добрался туда в сумерках, почти отставая от смены часовых поясов, явно отвергнутый и совершенно удрученный, пока шел по переулку, пахнущему цветами и свежими полями, неспособный понять, почему я ответил на письмо Билла Строу два месяца назад и отказался от такой удобной берлоги.

В вечернем теплом воздухе танцевали комары, квакали лягушки из-под ближайшей дамбы, а птицы казались пылинками между плывущими облаками. Запах угольного дыма смешивался с запахом почвы. Это был покой, которого я хотел, и я решил больше не покидать его, войдя в свои владения через зал бронирования, пересек пешеходный мост через линию на противоположную платформу и поднялся по садовой дорожке к дому.

Любовный прием со стороны Бриджит наверняка остался в прошлом, но я все же считал, что имею право на не слишком холодный прием после отсутствия, во время которого я изо всех сил старался заработать на жизнь, если останусь в живых, чтобы я мог возможно делать это иногда — в будущем. Мария сидела у камина в гостиной и вязала белую шаль, и ее улыбка была частью домашнего порядка, которого я теперь жаждал больше, чем захватывающей жизни, в которую меня втолкнули. Она прибавила в весе, что улучшило ее внешний вид, и выглядела счастливой, как будто она тоже нашла Верхний Мэйхем идеальным убежищем. Когда она встала и поцеловала меня, это было похоже на то, как будто меня дома встретила любящая дочь.

— Где Бриджит?

— В кухне.

Оставив чемодан у двери, я взял огромную коробку шоколадных конфет, купленную на Ливерпуль-стрит. Бриджит сидела на полу и подключала вилку электрического утюга.

— Позволь мне это сделать, — сказал я.

— Я и сама могу.

— Синий провод идет справа.

Когда она встала, я дал ей шоколадные конфеты. Она положила их на буфет. — Зачем ты вернулся?

С каждой секундой я чувствовал себя хуже. — Потому что я живу здесь. Потому что я тебя люблю.

Она держала утюг высоко, как будто собираясь обрушить его мне на голову. Я был готов к этому, не показывая этого.

— Я не думала, что ты такой наглый.

— Куда еще я мог прийти?

Ее лицо сменило цвет с розового на кроваво-красный. — У тебя, должно быть, проблемы.

— Кое-кто меня хочет убить.

— О, когда?

Казалось, что это было лучшее, что она слышала за последние годы.

— Я скажу тебе, как только узнаю. Похоже, ты сегодня в плохом настроении.

Она положила утюг и отвернулась. По изменению контуров ее плеч я понял, что она плачет. Сережка упала, когда она сказала: — Как ты мог со мной так поступить? Как ты мог?

Мне показалось, что она через какую-то волшебную систему сообщений услышала о моей десятиминутной схватке с Алисой Уипплгейт или о моей короткой встрече с Агнес в Новом Свете.

— Как я мог что?

— Сделать то же самое